Читаем Мемуары полностью

В этом году Рождество для Розы праздновали вместе с Новым (1975) годом потому что Рождество я провел в путешествиях «по стране», и Роза заранее получила только обещанный подарок — жемчужные сережки. Они хорошо сочетаются с жемчужным ожерельем, что я купил у Сакса вместе с вечерним платьем, симпатичным переливающимся платьем того цвета, что называют фисташковым. Накануне Нового года я снова навестил Розу и подарил ей за пропущенное Рождество подарки посерьезнее: прекрасный жакет из серебристого меха и две шелковые блузки, расшитые весенними цветами. (Роза совершенно не потеряла свою болезненную страсть к красивой одежде, из-за которой она так много приятных часов своего девичества провела за разглядыванием витрин в сент-луисском округе. Теперь проблема другая — найти в Стоуни-Лодже достаточно места для хранения всего ее гардероба — большая часть платьев не помещается в ее комнате).

Самый главный подарок ей сделали, однако, врачи Стоуни-Лоджа. Они позволили ей провести три дня в Нью-Йорке со мной и с ее компаньонкой, о ней я уже упоминал — с Татьяной, русской белоэмигранткой из Санкт-Петербурга. Татьяна — очаровательная леди, ей под семьдесят, и она работает в Нью-Йорке «по вызову» как практикующая сиделка. Роза нуждается в хорошей сиделке, потому что у нее случаются внезапные приступы petit mal[98] — результат того страха, что остался в ней как воспоминание о лоботомии, проведенной над нею в лечебнице штата Миссури. Я считаю ее ошибкой, приведшей к трагическим последствиям, и верю, что без нее Роза могла бы выздороветь и вернуться к тому, что называется «нормальной жизнью», которая — несмотря на многие трудности для ранимой души — все же предпочтительнее существования в закрытом лечебном учреждении.

В новогодний день мы с Татьяной поехали в Оссининг на взятом на прокат лимузине — забрать soi-disant[99] королеву Англии. Для Розы это был первый настоящий выезд за долгие годы — насколько я помню, лет за двадцать пять — и мы с Татьяной немного волновались, как он у нее пройдет.

Роза встретила нас сердечно, пригласила в свою новую комнату — небольшую, но уютную. У нее не было саквояжа, но Татьяна захватила один из своих, и Роза с изумительной живостью упаковала в него все, что могла. Она точно знала, где у нее что лежит, и когда закончила упаковываться, объявила, что собирается остаться со мной навсегда. Мы решили, что для нее будет лучше не знать, что это «навсегда» ограничено всего тремя днями. Пока сестры выдавали Татьяне лекарства для Розы, мы ждали в приемном покое. На полу там лежала, вытянувшись, девушка, тело и лицо которой все время корчили судороги. На Розу это не производило ни малейшего впечатления. Она перешагнула прямо через распростертое тело, сказав «извините», и уселась на диване покурить.

В Стоуни-Лодже Розу ограничивают тремя-четырьмя сигаретами в день, но в городе она курит непрерывно. Я показывал ей предупреждение о вреде курения, напечатанное на каждой коробке, но Роза сделала вид, что не способна его прочесть — хотя чуть позже с легкостью читала в ресторане французское меню. Если не считать того, что при любой возможности она хваталась за сигарету, «выход в свет» прошел с большим успехом. Во второй вечер Билли Барнс пригласил нас на ужин в свой пентхауз; его шестидесятивосьмилетний джентльмен-слуга по имени Эрнест Уильямс приготовил удивительно вкусную еду. Еще раньше, когда Роза только познакомилась с Эрнестом и он сказал ей, что его фамилия — тоже Уильямс, Роза улыбнулась и ответила: «Скажите еще, что вы валлиец».

Роза обожает негров, как и я, по всей видимости — из-за нашей привязанности к красавице чернокожей няньке Оззи, возникшей еще когда мы были детьми и жили в штате Миссисипи. Свои письма ко мне Роза всегда завершала словами: «Привет моим детям, белым и черным». Я заметил, что в Нью-Йорке, на улицах и в магазинах, сестра неизменно махала рукой всем детям обоих рас.

Я сильно привязался к Татьяне. Она очень мужественный и добрый человек. Она страдает от страшного артрита и при любом резком движении испытывает приступы головокружения. Делает вид, что ничего не происходит, но меня они очень беспокоят — особенно учитывая, что ей нужно продолжать зарабатывать себе на жизнь.

На третий день мы пошли на фильм Феллини «Амаркорд». Роза смотрела его с удовольствием. В нем есть сцены откровеннейшей комической эротики, которые, я думал, будут шокировать ее. Ничего подобного! Когда визит закончился, Роза с неохотой приняла весть, что она не может остаться со мной навсегда, и Татьяна спросила ее, что ей больше всего понравилось. «Это чудесное кино», — ответила Роза. Фильм не нуждается в дополнительных «оценках», но Феллини должен быть рад — похвала все-таки от правительницы британских островов, хотя и самозванной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии