Memory Makers

Как и в предыдущем примере, такие действия не обязательно должны были прямо ссылаться на историю, но интенсивное историческое обрамление основных действий государственной политики превращало любой проправительственный акт в символическое утверждение поддержки политического использования истории, и наоборот, за счет полного смешения текущих событий с эпизодами прошлого. Таким образом, демонстрация патриотизма в определенных условиях изображается не только как поддержка правительства, но и как принятие определенного понимания истории. Например, российские СМИ могут ссылаться на советскую историю, восхваляя достоинства таких патриотических акций, объединяя патриотические чувства с чувством связи с советским прошлым (Skoibeda 2014c). В других случаях исторические ссылки могут быть более явными, но все же обыденными и относиться к деятельности, которую невольно совершают многие - от отдыха на курортах советской эпохи до просмотра советских мультфильмов (Аргументы и факты 2015a). Однако только благодаря медийному обрамлению некоторые из так называемых патриотических действий были обозначены как таковые. Большинство россиян отдыхают дома и едят отечественные продукты; изображая их как патриотические акты верности государственной политике и продолжение исторической тенденции, СМИ могли политизировать и историзировать аполитичное и современное.

В самом очевидном виде СМИ использовали зрелище культурного сознания как изображение патриотически настроенных россиян, собравшихся вместе, чтобы (якобы) праздновать и переживать историю таким образом, который также демонстрировал преданность государственной политике (прямо или косвенно через утверждение одобренной правительством культурной памяти). Различные призывы помнить и защищать "нашу" историю, звучавшие как от простых граждан, так и от правительственных министров, подразумевали равенство агентств, которое изображало политиков как обычных участников, а не кукловодов на этой мнимой волне патриотизма (Гришин 2014b; Ю. Новоселова 2014). Этот прием ловко наводил на мысль об органическом возникновении патриотического чувства, когда правительство гармонирует с этим явлением, а не стремится им руководить.

Тем не менее, существует мало доказательств того, что культурное сознание является или было абсолютно подлинным (или, более того, полностью искусственным) феноменом, в котором обычные россияне массово совершают акты патриотического взаимодействия с историей, чтобы продемонстрировать свою преданность правительству (Goode 2016; Kolstø and Blakkisrud 2018). Гораздо более доказательным является то, как российское государство присваивает и курирует образы вовлечения в российскую историю для легитимации правительства и его политики. Цель, как представляется, состоит в том, чтобы внушить Владимиру Путину, что в России произошло невероятное историческое пробуждение, а также поощрить это пробуждение в определенных пределах. В теории это пробуждение приводит людей к осознанию того, что историческая память занимает центральное место в российской идентичности, и это осознание укрепляет нацию внутри страны и на мировой арене. Однако на практике не может быть и речи о пробуждении исторического сознания, учитывая, что Кремль (что хорошо задокументировано) использует дезинформацию , мифы и ложные нарративы для создания привлекательной и пригодной для использования истории, меры преследования и правовые механизмы для борьбы с теми, кто пополняет исторические знания, а также скрытые и нечестные усилия по продвижению государственных инициатив как инициатив снизу вверх, в то время как он присваивает и перенаправляет в своих целях подлинные усилия низов по повышению общественного сознания в отношении основных исторических событий и аполитичных действий. Другими словами, речь шла не о подлинном вовлечении людей в историю, а о создании ощущения вовлеченности с помощью действий и языка, которые внешне выглядели как вовлечение, но на самом деле отказывали или переадресовывали агентству вовлеченных. В этом она имела много общего со своей предшественницей: советскими шаблонами классового сознания.

 

От авангарда класса к культурному сознанию