Меморандум

— Видишь ли, пока мама не умерла, мы с отцом ездили на север, посещали древние монастыри. Не знаю почему, но мне там очень нравилось. Казалось, будто каждый раз заходя в монастырь, я возвращаюсь домой. А потом умерла мама, и мне нужно было узнать, куда после смертного суда попала ее душа. Я как-то зашел в монастырь, нашел монаха и спросил его. А тот сказал, что нам это знать не дано, нужно много молиться, подавать записки в храм, раздавать милостыню за упокой души усопшей — тогда Господь каким-то образом сообщит о судьбе твоей мамы.

— И что, сообщил? — спросил я, затаив дыхание.

— Представь себе, да! — улыбнулся Миша. — Тогда была Троицкая родительская суббота, такой день особого поминовения усопших. Я выстоял очередь в монастырский храм, подал записку о упокоении, протолкался к кануннику со свечами, зажег свою свечу. Возвращался домой, какой-то счастливый… Пообедал и лег на диван почитать книжку. Меня сморило, и я задремал. Во сне вижу: мама идет ко мне, вся такая радостная, в белом платье, над головой — сияние. Подошла поближе, коснулась моей головы, провела по волосам и сказала: я в раю, мне хорошо, меня бабушка вымолила, по ее просьбе мне Господь дал раннюю смерть от болезни, это меня и спасло, а ты, сынок, продолжай ходить в церковь и молись сколько хватит сил. Вот увидишь, ты еще у нас священником станешь. Я проснулся весь мокрый от слез и потом еще месяца два ходил с улыбкой на лице, пьяный от счастья.

— А что твой отец?

— Он… сказал, что это был лишь сон. И всё. Дело в том, что он тогда уже познакомился с этой женщиной, которая теперь стала его женой. Нет, она не плохая, но, понимаешь, она не станет мамой и не заменит ее никогда. Ну, а я хожу в церковь и потихоньку готовлюсь стать священником.

— А тебе не страшно?

— Нет! Ты же видел фреску Страшного суда? Вот чего нужно бояться — в ад попасть. А когда веришь, что Господь тебя после смерти возьмет к Себе в Царство Небесное, — ничего не страшно.

— А я ведь, Миш… Я тоже тогда попросил Иисуса Христа взять меня на небо.

— Вот и хорошо. Теперь верь только и увидишь, в твоей жизни начнут происходить какие-то события, которые рано или поздно приведут тебя в Церковь, и она станет для тебя домом родным. Ну вот и дошли до твоего домика. Иди спать. Спокойной ночи, братишка.

— Спасибо тебе, Миша. Спокойной ночи. Может мне тоже рай приснится?

— Очень даже может быть.

До десяти лет я не жил, а только готовился. Мне говорили: «иди» — и я шел, мне говорили: «пиши, читай, запоминай» — и я старательно исполнял. В эти подготовительные времена в мутных глубинах моей души копились семена, прозябали ростки, сплетаясь корнями, поспевали удобрения — из чего вскоре вырастет моя непутёвая личность. Чуть ли не с пеленок мне внушали: «ты никто» — и я соглашался, наблюдая в себе ничтожество, не способное самостоятельно выжить в суровом мире энергичных людей; учителя вбивали костяшками пальцев в мою глупую голову: «ты бестолочь» — и это находило во мне вполне благоприятный отзыв: да, именно толку во мне и нет. Что поделаешь, так воспитывали наше поколение: страхом и унижением, чтобы, растворив личность в бесформенной массе народа, слепить из податливой глины раба, способного сложить голову за идеи партии и правительства.

Но как это всегда бывает, копающий яму другому, сам же в нее и упадет: так и мы — потерянное поколение циников — в свое время выполнили обязанности расстрельной группы наших бывших палачей. Без воплей и надрыва, тихо и спокойно, исполняли мы некую сокровенную волю, действующую во вселенной. Ту самую, которая «движет солнце и светила», сдерживает хаос саморазрушения и с каждым вдохом, с каждым шагом ведет нас в невообразимые светлые высоты.

Что родители воспитали в нас, сами подчас того не желая? Неприятие лжи и стремление к совершенству. Первое возникло от ежедневных уколов явной лжи, которой нас кормили до изжоги. Самая правдивая газета «Правда» сливала в наши умы мегатонны неправды. Почти никто в нее не верил, но от страха все делали вид, будто они верные дети Ильича, при этом наливая свинцом кулак, до поры до времени спрятанный в кармане широких брюк. Второе — отталкивалось от тотального узаконенного хаоса, от неумения и нежелания созидать красоту. Ну, какая там еще красота для рабов, призванных тесниться в бараках концлагерей! Как говаривал отец народов: «смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — статистика». Да, «власть народа» призвана была уничтожать народ миллионами, чтобы отчитаться перед незримым князем мира сего цифрами сухой статистики: на сегодня уничтожено миллиард сто тридцать три миллиона аборигенов. Расчищено жизненное пространство для двадцати миллионов «хозяев жизни», верных сатрапов великого лжеца и разрушителя.