Медвежатник

— Мой мальчик, как ты исхудал, чем же кормил тебя этот недоумок? — Спаниель, казалось, понимал слова старика и тихо поскуливал. — Я для тебя сахарок приготовил. Кушай, мой дорогой, кушай. Ты хоть знаешь, у кого собаку спер? — укоризненно покачал головой старик.

— У кого, простите? — проглотил горькую слюну Антон Пешня.

Стоявшие рядом мужчины с интересом разглядывали собачьего вора. Длинноволосый сцедил через щербатый рот слюну и объяснил коротко:

— У самого Парамона Мироныча, хозяина Хитровки. Дурак!

— Ну что вы такого славного парня пугаете? — миролюбивым голосом протянул старый Парамон. — А то его сейчас кондрашка хватит. Наговорили недруги обо мне всякого худого, а люди верят. А я ведь старик незлобивый, только меня уважать нужно, — дзинькнула в словах старого Парамона сталь. — А уж если обидел, так будь добр ответить по всей строгости.

Антон Пешня, выйдя из столбняка, пошевелил пальцами.

— Что же вы со мной делать будете?

— А чего еще нам с мазуриком делать? Закопаем тебя живым в землю да позабудем.

Все трое дружно расхохотались.

Антона Пешню охватил животный страх.

— Чего же ты молчишь, любезный? — ласково поинтересовался Парамон Миронович. — Или язык от страха к горлу присох?

— Не губи меня, Парамон, — прохрипел Антон Пешня, едва справляясь со страхом. — Бес меня попутал. Видит господь. Не со злого умысла. Ежели поверишь мне, так сполна отработаю.

— А куда ж ты денешься, милок? — ласково пропел старый Парамон. — Или ты думаешь, что я позволю свое добро растаскивать? Вот что я тебе скажу, Антоша. — Голос у старика был липкий, будто медок пролился. Таким тенорком только непослушных детишек укачивать. — За собачку ты отработаешь у меня сполна. Походишь в рабстве год-другой, а там, глядишь, и отпускную получишь.

— Парамон Миронович, смилуйся! Неужто я так грешен?! — перешел на сип Антон Пешня.

— Ай-ай-ай! — покачал головой Парамон. — Что же это ты старика-то перебиваешь? Нет у молодых никакого почтения к годам. Не то что в мое время. Помню, когда мой батька порог перешагивал, так мы, пострельцы, вздохнуть боялись. Вот что я тебе скажу, Антоша: талант у тебя к собакам, а он должен служить людям. Будешь теперь собак усмирять. А с сегодняшнего дня это твои друзья, — кивнул старик в сторону ухмыляющихся храпов. — А этот — старшой, а стало быть, и величать ты его должен соответственно по имени и отчеству. Уразумел?

— Уразумел, Парамон Миронович.

— Ну вот и славненько, Антоша. Что ж, я оставлю вас, — все тем же ласковым стариковским фальцетом протянул Парамон. — А вы уж как-нибудь между собой договоритесь. Ты их не пугайся, — на прощание напутствовал Парамон, — они молодцы добрые.

«Добрые молодцы» оказались домушниками высшей квалификации, в чем он сумел убедиться в этот же вечер. Они сумели ограбить один из особняков Елисеева с таким изяществом, что понимающего человека невольно охватывала вполне понятная профессиональная зависть. Только одного золота храпы вынесли на полмиллиона рублей. В этот день Хитровка гуляла, и трудно было найти человека, не отведавшего дармовой водки. Деньги у храпов всегда уходили быстро — они проигрывали их в карты, оставляли на бегах, отдавали четвертные лакеям в дорогих ресторанах, а в публичных домах не считали денег вообще и тратили на проституток такие невероятные суммы, как будто хотели удивить дам своей щедростью.

Грабеж — дело рисковое и многотрудное, а потому нередко случалось и смертоубийство. Храпы считались народом совестливым, а потому на покаяние и свечи денег не жалели, и в церквах их можно было встретить так же часто, как и в домах призрения.

На время своего рабства Антон Пешня переселился на Хитровку, где по милости Парамона Мироновича ему была выделена небольшая комнатенка. Прочие обитатели Хитровки держались от него подальше и даже опасались, отчетливо осознавая, что пренебрежительное отношение к рабу может быть воспринято как оскорбление его хозяину.

Теперь он с улыбкой вспоминал о своей прежней воровской квалификации. Тем не менее временами собак он крал, но сейчас это больше смахивало на баловство, чем на желание заполучить достаток. Наигравшись с собачонкой вволю, он оставлял ее на Хитровом рынке, где та в течение нескольких дней теряла аристократические манеры и весело бегала с беспородными псами по многочисленным помойкам.

В этот раз на Антона Пешню обратил свой взор Савелий Николаевич, принц Хитрова рынка. Немногие знали, чем Родионов занимается на самом деле, а большинство и вовсе принимали его за чудака графа, по какой-то своей барской прихоти зачастившего к старому Парамону. Всегда безукоризненно одетый, в белых перчатках, с непременной тростью с набалдашником из слоновой кости, он выделялся на фоне прочих хитрованцев, как кипарис среди низкорослой растительности.

Даже храпы величали Савелия по имени и отчеству, а бывшему собачьему вору полагалось и вовсе приветствовать господина Родионова низким поклоном. А потому, когда Савелий Николаевич пожелал его видеть в подельниках, Антон Пешня улыбнулся во всю ширь рта и, упав в ноги, поблагодарил за милость.