Медведь

Она знала: под снегом и льдом должны быть камни, откопала их, отыскала длинные гранитные клинья, которые можно взять в руку вместо резаков. Подобрала две штуки, разной длины, а еще круглый камень, удобно ложившийся в руку, в качестве колотушки.

МОЖНО БЫЛО ДВИНУТЬСЯ ВДОЛЬ РЕКИ, НО ОНА сделала семь шагов по льду, положила бечевку и наживку на снег, размела снег на небольшом участке, нарисовала круг и принялась долбить камнями. Толщиной лед был в несколько ладоней, долбила она долго, прежде чем в дырку под резаком хлынула вода; девочка сразу же его отложила, чтобы не упустить при следующем ударе. Взяла другой камень, подлиннее, полностью раздробила лед, очистила прорубь от шуги и увидела внизу речную воду.

Она взяла бечевку, опустила в прорубь крючок, подергала наживку из личинок, не доставая ее из воды. Рыба клюнула почти сразу, девочка вытащила мелкого голавля. Наживка на крючке еще оставалась, она повторила все то же самое — в итоге голавлей у нее оказалось три, а наживка закончилась. Тогда она продела крючок в верхнюю и нижнюю губу одного из голавлей и бросила его в воду в качестве приманки, отпустив бечевку немного дальше, чтобы создавалось впечатление, что он плывет против течения. Подергивая бечевку, она попала в более глубинное течение, и когда клюнула форель, сразу стало ясно: добыча крупная.

Она поймала по рыбине на каждого из трех голавлей. В тот вечер девочка развела костер из сухого кустарника и упавших деревьев — их в речной пойме было предостаточно — и зажарила двух форелей. Съела все подчистую, кроме костей, а потом до ночи поддерживала костер, пока не уснула под звездами в одежде из шкур и одеяле.

УТРОМ ОНА НАСОБИРАЛА ЕЩЕ ЛИЧИНОК И ДО ТОГО, как солнце встало над деревьями на востоке, вытащила еще четырех форелей. Отсюда, с речного льда, было видно, что с севера надвигается непогода; девочка стала думать, как лучше — вернуться в пещеру, где есть укрытие, или спрятаться в приречном лесу, где есть пища; поняла, что останется здесь.

Вернулась с добычей к костру, выпотрошила одну рыбину, положила на свежие ветки жариться, подняла глаза и увидела, что на низкой засохшей ветке дуба на границе леса и поймы сидит орел. Красивая была птица. Голова и хвостовые перья блестели тусклой слоновой костью на фоне серовато-черных крыльев, кривой клюв и тонкие когти были желтизны солнца, встающего из кучевых облаков. Да и вся птица выглядела так, будто поднялась над горизонтом унылого бескрайнего пейзажа и застыла в извечной позе охотника и наблюдателя. Девочка оставила форель на огне и направилась к птице. Орел переступил на ветке, встопорщил крылья; тут она увидела, что в когтях у него что-то есть. Потом голова вытянулась, крылья захлопали, орел спланировал с ветки вниз, к девочке, сбросил на снег гуся, которого держал в когтях, и по узкой дуге вернулся на ветку.

Девочка подняла тушку. Добыча не свежая, но и не залежалая. Длинная шея сломана под углом, голова лежит недвижно, возле клюва запеклась кровь. Она посмотрела на орла, махнула рукой, приглашая его спуститься. Орел снялся с ветки и спланировал к ней снова. Она взяла самую крупную свою форель и как можно выше подкинула в воздух, — рыба еще даже не начала падать, а орел уже схватил ее когтями, по прямой линии полетел к дальнему берегу и скоро скрылся в лесу на западе.

К ВЕЧЕРУ ТУЧИ УШЛИ, СНЕГА ВЫПАЛО СОВСЕМ немного. Девочка смастерила из веток сосны и болиголова навес на тропинке, на полпути к медведю, ощипала гуся, поджарила над огнем, который развела с помощью сухого золотарника и потом поддерживала всю ночь, добавляя буковые и дубовые сучья, собранные по дороге.

Вернувшись на следующий день в пещеру, она выпотрошила форель, положила на коптильную раму, раздула огонь в остывшем кострище на каменном полу. А когда внутри сделалось теплее, вытащила из колчана шесть стрел, ободрала оперение из сосновых игл, отскребла смолу от хвостовиков. Проточила ножом выемки для гусиных перьев, расщепила очины, прикрепила перья к стрелам. Осмотрела наконечники из оленьих костей, заменила два из них на стеклянные, которые изготовила еще на морском берегу из осколков — тех, что отец выкопал из грязи в месте среди стен. А потом разложила все стрелы по полу у огня, сушиться.

День клонился к вечеру, силы у нее иссякли. Зато совсем не было чувства голода, которое до того почти ее не покидало. Было гусиное мясо, копченая форель — хватит на фазу луны с лишним, и девочка почувствовала, как одновременно с силами в ней нарастает иной голод — охотничий. Она знала, что изготовленные ею стрелы, которые теперь лежат в колчане, будут летать хорошо, осталось выследить дичь и подобраться на нужное расстояние. Она посмотрела на другую сторону костра и увидела, что на полу сидит отец и смотрит в пламя и дым. Девочка закрыла глаза, открыла снова — он исчез.

~~~