Медный всадник

Ряд произведений русских и западных авторов — поэтов, публицистов, мыслителей конца XVIII и первой трети XIX в., в той или иной мере отразившихся на идейном (точнее, историко-философском) содержании и художественной системе «Медного Всадника», составляет то, что можно определить как «литературный фон» поэмы. Некоторые из этих авторов названы самим Пушкиным в примечаниях к «Петербургской повести»: Мицкевич, П. А. Вяземский, Альгаротти; особое место занимают В. Г. Рубан, упомянутый в тех же примечаниях в связи с Мицкевичем, и Д. И. Хвостов, которому посвящено три с половиной стиха в тексте поэмы. Но кроме этих, указанных самим поэтом авторов, нужно назвать еще несколько имен: А. Н. Радищев, К. Н. Батюшков, Н. И. Гнедич, Жозеф де Местр, С. П. Шевырев.

Произведения Ломоносова, Державина и других поэтов XVIII в., посвященные Петру Великому — преобразователю России и основателю Петербурга, не требуют специальных пояснений. Они были хорошо известны Пушкину с лицейских и даже с детских лет и возглавляли всю поэтическую традицию XVIII в. Широкий и внимательный анализ материалов, связывающих поэму Пушкина с поэзией XVIII в., дал Л. В. Пумпянский в исследовании, озаглавленном «„Медный Всадник“ и поэтическая традиция XVIII века».[359]

О восьмистишии В. Г. Рубана, посвященном перевозке в Петербург «Гром-камня», предназначенного стать пьедесталом памятнику Петра — «Медному Всаднику», см. в наших примечаниях к поэме (с. 270), так же как и о графе Хвостове, «воспевшем», по выражению Пушкина, «бессмертными стихами» петербургское наводнение (с. 268-269).

Из числа художественных произведений, оказавших то или иное воздействие на мысль, построение, образность «Петербургской повести» Пушкина, мы рассмотрим здесь несколько подробнее лишь те, которые в силу различных соображений в настоящем издании не публикуются.

Указывая во втором примечании к «Медному Всаднику» на «стихи кн. Вяземского к графине 3***», Пушкин ссылался на его стихотворение, напечатанное под заглавием «Разговор 7 апреля 1832 года (Графине Е. М. Завадовской)» в изданном А. Ф. Смирдиным сборнике «Новоселье» (СПб., 1833). Пушкин имел здесь в виду прежде всего третью строфу стихотворения Вяземского:

Я Петербург люблю с его красою стройной,
С блестящим поясом роскошных островов,
С прозрачной ночью дня соперницей беззнойной,
И свежей зеленью младых его садов,

а также повторяющиеся в следующей строфе слова:

Я Петербург люблю…

Эти стихи могли подсказать Пушкину лирические обращения к Петербургу («Люблю тебя, Петра творенье..» и т. д.), повторяющиеся пять раз во Вступлении к поэме.

К литературному фону «Медного Всадника» можно с известным основанием причислить и описание летней белой ночи над Невою в идиллии Н. И. Гнедича «Рыбаки», написанной в 1821 г. и напечатанной в следующем году (Сын отечества, 1822, ч. LXXVI, № 8). Пушкин привел 28 стихов из этого описания (в ранней, позднее переработанной Гнедичем редакции) в примечании 8 к строфе XLVII первой главы «Евгения Онегина» (в первом полном издании романа, вышедшем в свет около 23 марта 1833 г.) с такими вступительными словами: «Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича».[360] Это описание могло вспомниться поэту и при создании стихов 48-58 «Медного Всадника».

Реминисценцией отрывка из той же идиллии Гнедича, в котором говорится о «высоком тереме» «на Неве»:

Из камня, где львы у порога стоят как живые, —

являются, вероятно, стихи 220-224 «Медного Всадника», изображающие дом «на площади Петровой»,

Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые.