Меченый

– Я послал голубей в Шаргайл. Через сутки-двое в моем распоряжении будет порядка двух с половиной тысяч далеко не самых худших воинов Горгота.

– Замечательно, – улыбнулся граф Грасс. – Значит, на севере Вейнара скоро наступит тишь, гладь да благодать.

– Именно!

– Тогда осталось обсудить два вопроса: что делать с родственниками Иора Варлана и…

– …с Орденом! – закончил за него Неддар.

– Да, сир.

– Брата – отловить и к палачам. Остальных – под наблюдение! – Король уставился на подобравшегося Арзая. – Тех, кто начнет шевелиться, – за жабры, в пыточные и на плаху. Тем, кто не станет, дайте возможность вспомнить о своем вассальном долге.

– Сделаю, ашер, – кивнул начальник Тайной службы.

– Нисколько не сомневаюсь, – усмехнулся король. Потом покосился на статую Вседержителя, вспомнил презрительную гримасу, игравшую на лице духовника своего отца, и с трудом сдержал рвущийся из груди рык.

– К чему все это, ваше величество? – встряхнув кандалами, насмешливо поинтересовался брат Униар. – Неужели вы думаете, что моя смерть способна что-то изменить?

– Вы и ваш проклятый Орден превратили половину моих вассалов в бессловесное стадо! – пожирая взглядом окровавленного, но не сломленного монаха, зарычал Неддар. – Они не хотят брать в руки оружие даже для того, чтобы защитить собственную жизнь!!!

– А очень скоро их примеру последуют и все остальные, – не обращая внимания на боль в разбитых губах, улыбнулся духовник. – И тогда вы поймете, что ваша власть – ничто перед властью Вседержителя.

– Ну уж нет!!! – воскликнул король. – Этого я вам не позволю!!!

– Позволите! Ибо истинную Веру можно выкорчевать только вместе с душой…

Негромко кашлянул Вага.

Сообразив, что пауза слишком затянулась, Неддар скрипнул зубами, оглядел молчащий Внутренний Круг и нехорошо усмехнулся:

– Орден пророс в души моих вассалов. Поэтому выкорчевывать его мы будем следующим образом…

Глава 22 Кром Меченый Второй день второй десятины третьего лиственя

Огромная поляна, вырубленная в Барисском лесу егерями Герренов специально для прикорма оленей, косуль и кабанов, заросла кустарником и лебедой. Кормушки с вырезанными на них скрещенными луками[111], некогда поддерживавшиеся в идеальном порядке, зияли дырами, а две из трех вышек для охоты из засады вообще валялись на земле.

Третья выглядела более-менее ничего: у лестницы, ведущей на верхнюю площадку, не хватало всего одной перекладины, невысокое ограждение, за которым обычно прятались охотники, было хоть и обшарпанным, но целым, а на покатой крыше, защищающей их от дождя, все еще реял вымпел. Правда, уже успевший выцвести и поэтому не желто-зеленый, а серый.

Побродив по поляне и порадовавшись свежим следам кабанов и косуль, я оценил направление ветра и криво усмехнулся: он дул под небольшим углом к третьей вышке. Значит, ее можно было использовать, как место для засидки. Только вот лазить по вертикальным лестницам мне было еще рановато.

Впрочем, пристрелить что-то съедобное не с вышки, а как-то иначе шансов было в несколько раз меньше. Поэтому я вздохнул и поплелся к лестнице, надеясь, что смогу подняться по ней, не потревожив затянувшиеся раны.

Дошел. Вцепился правой рукой в перекладину над головой и попробовал напрячься. Плечо и правый бок тут же прострелило болью. Но не такой сильной, как ожидалось.

«Ничего, тут совсем невысоко», – «успокоил» я себя и сделал первое движение.

Вопреки ожиданиям, подъем по лестнице я перенес без каких-либо последствий – раны не закровили, боль в мышцах постепенно затихала, а слабость и головокружение оказались вполне терпимыми. Поэтому я, быстренько обмазавшись собранным по дороге кабаньим навозом[112], улегся на стрелковое ложе, некогда служившее исключительно представителям рода Герренов, и уставился на заходящее солнце.

Оно висело над заснеженными вершинами Шаргайльского хребта. Яркое-яркое. Словно пламя в горне Бразза. И невольно напомнило мне день, когда я переступил порог его кузницы.

– Маланья, ты? – не отрывая взгляда от заготовки, рыкнул кузнец.

Я отрицательно помотал головой. Потом сообразил, что он не видит моего жеста, и буркнул: