Меч на закате

— Ах, так, — Деглеф с жизнерадостным бесстыдством приподнял одну бровь. — Но я более чем уверен в том, что он сказал тебе также, что никогда и ничего не получал от меня дешево — не говоря уже бесплатно.

Я снял с запястья золотой браслет, заменявший монеты, — я не очень-то мог себе это позволить — и бросил его Деглефу.

— Я готов платить, лишь бы собака оказалась той, за которую я отдал деньги.

Он рассмеялся, перебрасывая браслет с ладони на ладонь, потом резким движением спрятал его под шубу и, отодвинув ногой закрывающий пол папоротник, вытащил из очага полуобгоревшую ветку.

— Значит, сначала местность и дороги…

Было уже поздно, когда мы наконец покончили с моими вопросами и его ответами; и перед самым выходом Деглеф, уже закутанный в свою барсучью шубу, еще раз попытался продать мне кинжал с рукоятью в виде обнаженной женщины. Я купил его в подарок для Кея.

После этого Деглеф как-то вечером зашел ко мне снова, не для того, чтобы продать что-либо, а как один человек заходит к другому посидеть у очага, и выпить кувшин пива, и скоротать часок-другой. Он был неутомимым говоруном, и, слушая его этими долгими зимними вечерами — я всегда любил слушать рассказы путешественников — я узнавал о странных землях и еще более странных людях, о животных размерами с движущуюся гору и с хвостами с обеих сторон, о долгих морских странствиях и о далеких городах; но также, среди всех этих прочих вещей, об очень многом, имеющем отношение к Каледонии и каледонцам.

Был февраль, и я помню, что из-под размокших, побуревших прошлогодних листьев среди остатков комендантского сада уже начали пробиваться подснежники, когда однажды вечером меня разыскал Флавиан. Я полюбил сидеть в этом саду, едва ли более просторном, чем большая комната, и укрытом за полуразрушенными стенами; в нем была своя, особая тишина, далекая от сутолоки крепости, и сюда было хорошо приходить, когда хотелось подумать. Я расхаживал взад-вперед, а потом присел на позеленевшую мраморную скамью, размышляя о том, что рассказал мне купец Деглеф, и гадая, как увязать все это с каким бы то ни было планом действий; а когда я повернулся, чтобы пойти в свои комнаты, он стоял прямо за моей спиной.

Я заметил, что за наплечный ремешок его поношенной кожаной туники были засунуты три полностью распустившихся подснежника, и это показалось мне странным, больше в духе Кея, чем — Флавиана.

— Сир…. — начал он. — Сир…. — и в течение какого-то мгновения, казалось, не знал, как продолжить.

— Ну, — сказал я, — что такое, Флавиан? Уж не неприятности ли с эскадроном?

Он покачал головой.

— Что же тогда?

— Сир, я… я пришел просить позволения взять одну девушку от очага ее отца.

Я мысленно выругался. Такое случалось время от времени, и это было очень плохо для Товарищества.

— Ты имеешь в виду по закону, перед свидетелями?

Он кивнул.

— Да, сир.

Я снова сел на скамейку.

— Малек, я никогда не запрещал Товарищам жениться, ты это знаешь; у меня нет такого права, и, кроме того, я прекрасно понимаю, что если бы я сделал это, у меня не было бы Товарищества; но, тем не менее, мне это не нравится. Если человеку хочется смеяться, и заниматься любовью, и быть в тепле зимними ночами, то пусть он возьмет к себе в постель приглянувшуюся ему девушку; в этом нет никакого вреда, а потом он будет свободен — один поцелуй и прощай. Но узы, которые он налагает на себя, когда берет жену… это не годится для людей, ведущих такую войну, как мы.

Лицо Флавиана было встревоженным, но абсолютно непоколебимым в своей решимости.

— Сир, узы уже наложены; то, что мы предстанем перед свидетелями, не может ничего изменить. Мы принадлежим друг другу, Телери и я.

— Во всех отношениях?

— Во всех отношениях.

Взгляд его глаз, ясных и спокойных, ни на мгновение не заколебался.

— Тогда, если это ничего не изменит, зачем на ней жениться?

— Чтобы если… если будет ребенок, никто не смог бы показывать на нее пальцем.

«Значит, Малек тоже успел зачать дитя под боярышниковым кустом». Какое-то время я молчал, сминая пальцами холодный изумрудный мох, покрывающий спинку скамьи. Теперь я понимал, откуда были эти три подснежника. Телери, должно быть, засунула их туда любящими руками, пока они с Мальком разговаривали, — без сомнения, о том, как он придет ко мне просить позволения жениться на ней.

— Кто она и что она, эта девушка? — спросил я немного погодя.

Флавиан все это время неподвижно стоял передо мной.

— Просто девушка — маленькая и смуглая, точно птичка, которую держишь в ладони. Ее отец — торговец шерстью.

— Ты почти ничего не можешь ей предложить. Отдаст ли он ее тебе?

— Да, потому что я один из твоих Товарищей и потому что у нее может быть ребенок.