Меч мертвых

А кусочки рыбьего зуба, принесённые из другого двора, в руках чудских косторезов стали кружевными гребешками в костяных же чехольчиках, фишками для игры и такими ложками, что и на серебряную не сменяешь…

Другие узнавали своё – бережёное дедовское наследие, с мукой от сердца оторванное после долгих Твердиславовых уговоров. Узнавали, и почему-то было больше не жаль, и распирала ревнивая гордость за себя и за весь Новый Город, и уже мстился он большой и богатой столицей, достойным соперником Ладоги. Не тем, чем он пока был в действительности – кукушачьим гнездом беспортошных беглецов, еле переживших на новом месте свою первую зиму…

– Экую силу повезёшь, Радонежич!.. – со смехом окликнул кто-то Твердяту. – Смотри, Пенёк, болотные разбойники не позарились бы!..

Слышавшие весело захохотали. Все, кроме Кудельки, так и сидевшей подле боярского сына. Искра бедром и боком почувствовал, как она вздрогнула. И решил: надо будет всё же уговорить её взять в подарок тёплую свиту. Из хорошего привозного сукна. Чтобы не простудилась на весеннем-то ветерке. А то сама заболеет – кто ж после этого к ней хворь свою понесёт?..

Божий Суд между Торгейром Волчьим Когтем и Замятней Тужиричем состоялся на рассвете третьего дня после княжеского приговора. Ещё накануне Харальд рассказывал Искре:

– Эгиль берсерк чуть не подрался с хирдманнами вашего ярла, уговариваясь о достойных правилах хольмганга. Здесь нигде нет перекрёстка трёх дорог, если не считать маленьких тропок, и у вас, как мы узнали, не принято сражаться на растянутом полотне. Ваши воины почему-то не втыкают ореховых прутьев и не приводят помощников с тремя запасными щитами…

Увечный Твердятич едва не обиделся:

– Это не мешает Перуну и Матери Ладе простирать над нами Свою справедливость! А нам – взывать к ней с мечами в руках, если иным судом истины не достигнуть!..

– Вади конунг молод годами, но мудр разумом, – утешил его Харальд. – Я спросил его, признают ли у вас в Гардарики наготу воина угодной Богам, и он ответил, что издревле признают, а потом спросил меня, отчего Божий Суд в Северных Странах называют «походом на остров», и я рассказал. Ещё я рассказал, что тело нидинга, отвергнутого Богами, хоронят в земле, на которую не зарятся ни суша, ни море. Тогда было решено, что выстроят плот и пустят его по реке, и те двое будут нагими биться на нём, как на маленьком острове, ни в чём не имея преимущества друг перед другом. Эта река течёт в море – вот пусть она и распорядится плотью того, кому суждено пасть…

Искра только вздохнул. Он, может, и дохромал бы как-нибудь до места священного поединка – охота пуще неволи! – но этого ему, не заслужившему полного воинского достоинства, не будет позволено. Только старшей дружине, опоясанным кметям, избранникам Бога Грозы, разрешается лицезреть Его справедливость…

…Рассвет третьего дня был таков, что казалось – опять вернулась зима. Ночью подморозило, да так крепко, что мокрые клочья прошлогодней травы, уже казавшиеся кое-где из-под снега, заледенели насквозь и хрустели, ломаясь под копытами лошадей. К утру небо покрыли рваные одеяла облаков, и рассвет неохотно пробивался сквозь них, такой зябкий, словно не день Рождения Мира должен был вскоре явиться, а второй Корочун. Торгейр и Замятня дождались солнечного луча, проникшего в узкую полоску чистого неба у окоёма, и босиком ступили на маленький плот, и даже при скудном свете было заметно, как покраснели от холода их нагие тела. Замятня был вызван на поединок. Он и нанёс первый удар.

«Если падёт произнёсший непроизносимые речи, – в который раз вспомнилось Харальду, –  люди говорят, что его убил собственный язык. За него не мстят и не жалеют о нём. Если же падёт ответивший поединком на оскорбление…»

Слова древнего закона были отшлифованы временем, как прибрежная галька морскими волнами: легко западали в память и легко вспоминались. Харальд знал много законов своей страны, потому что был сыном конунга и ему предстояло вершить суд над людьми. Но законоговорители помнили больше, и ни один вождь не считал зазорным прибегать к их познаниям.

«…то пусть за него будет заплачен выкуп, равный половине обычного выкупа за убийство…»

Это указание совсем не хотелось допускать в мысли. Торгейр Волчий Коготь был сыном ютландского ярла и жил в доме у Хрольва Пять Ножей сперва как заложник, потом как приёмыш. Он был старше Харальда, но ненамного, и тот, сколько помнил себя самого, столько помнил и Торгейра. Хрольв учил их обоих владеть мечом и секирой, и Харальд вечно злился, когда у «паршивого юта» получалось лучше, чем у него…