– Несколько недель назад здесь объявилась крупная компания и взялась за очередную обречённую попытку достать сокровища острова Рэгид. Все вы слышали взрывы динамита, гул двигателей и днём, и ночью, сирены, вертолёты. Все видели остров в ночи, освещённый огнями наподобие нефтяной вышки. Некоторые из вас работают на эту компанию, сдают комнаты её сотрудникам или получают финансовую выгоду от поисков сокровищ, – при этих словах взгляд преподобного задержался на Баде.
Владелец магазина неловко поёрзал на сиденье и невольно глянул на дверь.
– Те из вас, кого заботит состояние окружающей среды, могут задумываться, какое действие оказывают все эти насосы, вся эта грязь, нефть и газ, взрывы и беспрестанная деятельность на экологию залива. Рыбаки, сидящие среди вас, могут поинтересоваться, связано ли со всем этим недавнее падение улова омаров на двадцать процентов, и почти такое же падение улова макрели.
Пастор сделал паузу. Бад знал, что улов постоянно снижается вот уже два десятка лет, раскопки там или не раскопки. Но это не помешало большому числу рыбаков начать беспокойно перешёптываться.
– Но то, о чём я сегодня собираюсь говорить – это не шум, не загрязнение, не падение рыбной ловли, не разграбление залива. Все эти мирские дела находятся в компетенции мэра, если он только озаботится данной проблемой.
Клэй устремил взгляд на мэра. Бад заметил, как Фитцджеральд невесело улыбнулся и погладил пышный ус.
– Меня заботит духовный аспект поисков сокровищ, – произнёс Клэй и шагнул из-за кафедры. – Библия выражается на этот счёт предельно ясно: любовь к золоту – корень зла. И лишь бедные попадут на небеса. Она утверждает это недвусмысленно, здесь не о чем спорить и нечего интерпретировать. Это тяжело слышать, но так оно и есть. И когда богач возжелал проследовать за Иисусом, Он сказал – сначала раздай все свои богатства. Но тот не мог так поступить. Помните Лазаря, нищего, что умер у врат богача и прямиком направился за пазуху Авраама? А тот богач, что жил за этими вратами, отправился в ад и молил о капле воды, которая охладила бы его поджаренный язык. Но он её не получил. Иисус не мог выразиться ещё яснее:
Он сделал очередную паузу, чтобы обвести взглядом аудиторию.
– Быть может, вам это всегда казалось чьей угодно проблемой, но только не вашей. В конце концов, большинство людей в этом городе небогаты по любым меркам. Но эти поиски сокровищ изменили всё. Задумались ли вы – хоть кто-нибудь из вас – что будет с городом, если они преуспеют? Позвольте мне дать вам намёк. Стормхавэн превратится в крупнейшую приманку для туристов после Дисней-лэнда. Затмит Бар-Харбор и Фрипорт. Если вы думаете, что ловля нынче никудышная, погодите – посмотрим, что скажете, когда сотни лодок туристов наводнят эти воды, когда по всему побережью возведут гостиницы и летние коттеджи. А уличное движение? Подумайте о бесчисленных предпринимателях и золотоискателях, которые будут приезжать сюда, копнут здесь, копнут там – на берегу и в море. И все будут что-то расхищать, все будут мусорить, и так будет продолжаться, пока они не захламят всю землю и не распугают всю рыбу. О, да – некоторые из сидящих в этом зале, сделают на этом деньги. Но чем вы будете отличаться от того богача из притчи о Лазаре? А самые бедные из вас – те, кто живёт морем – от тех удача совершенно отвернётся, и им останется лишь одно: жить на пособие или ехать в Бостон с билетом в один конец.
При упоминании самого презираемого в Стормхавэне – социальных пособий и Бостона – в церкви послышался гул голосов.
Неожиданно Клэй вернулся к кафедре и вцепился в неё обеими руками.
–
Пастор обвёл ряды строгим взглядом.
– Позвольте мне показать вам кое-что, – сказал он.
Отступив от кафедры, он потянулся к покрытому простынёй предмету на небольшом столике. Бад склонился вперёд, помещение наполнили возбуждённые перешёптывания.
Клэй немного помедлил и сдёрнул ткань. Под ней оказался плоский чёрный камень, размерами, быть может, двенадцать на восемнадцать дюймов. Края камня были истёрты, выщерблены. Он возлежал в старом ящике из тёмного дерева. На камне были выбиты три еле различимые строчки, грубо обведённые жёлтым мелом.
Клэй вернулся за кафедру и громким, напряжённым голосом зачитал надпись: