Меч карающий

– Да, спасибо, – ответил Хатч.

Найдельман повернулся к Рэнкину.

– Нечем заняться?

– Я просто помогал Сен-Джону с трёхмерной моделью, – ответил геолог.

Хатч перевёл взгляд с одного на другого. Беспечный геолог неожиданно стал формальным, напряжённым. Они что, не поладили? – подумал было Малин, но затем понял, что дело в том, как Найдельман на них посмотрел. Хатч и сам почувствовал еле преодолимое желание, запинаясь, пробормотать что-нибудь в своё оправдание и объяснить, чем они заняты.

– Ясно, – сказал Найдельман. – В таком случае, у меня для тебя хорошие новости. Последняя часть замеров уже в сети.

– Замечательно, – произнёс Рэнкин и нажал ещё несколько кнопок. – Получено. Сейчас сведу воедино.

На экране Хатч увидел, как появляются небольшие сегменты конструкции. Они дорисовывались с неимоверной скоростью. Ещё пара секунд – и рисунок завершён. Изображение, казалось, осталось тем же самым, стало лишь чуточку запутаннее.

За спиной у геолога Сен-Джон глубоко вдохнул. Рэнкин отстучал по клавиатуре, и модель снова принялась вращаться вокруг вертикальной оси.

– Убери все структуры, кроме самых ранних, – предложил Сен-Джон.

Щёлканье клавиш – и бесчисленные тонкие линии исчезли. Теперь Хатч увидел лишь изображение самого центрального Колодца.

– Значит, гидравлические ловушки добавили ближе к концу, – произнёс Найдельман. – Ничего нового – мы и так это знали.

– Ну что, видно что-нибудь общее с другими творениями Макаллана? – спросил Рэнкин. – Или что-нибудь, похожее на ловушку?

Сен-Джон медленно покачал головой.

– Убери всё, кроме деревянных балок, будь добр.

Очередное постукивание по клавиатуре – и на чёрном экране возникло изображение каркаса.

Внезапно историк с шумом вдохнул.

– Что? – резко спросил Найдельман.

Помолчав, Сен-Джон покачал головой.

– Не знаю, – ответил он. Затем указал на две точки на экране, в которых пересекалось несколько линий. – В этих соединениях что-то знакомое, но не знаю, что.

Они в молчании постояли полукругом ещё несколько мгновений, вперившись взглядом в экран.

– Наверное, это бессмысленное занятие, – продолжил Сен-Джон. – То есть, я хочу сказать, какого рода исторические параллели мы надеемся отыскать с другими строениями Макаллана? Что за здание имеет десять футов в поперечнике и сто с лишним футов в высоту?

– Падающая Пизанская башня? – предположил Хатч.

– Минутку! – резко перебил Сен-Джон. Он ещё пристальнее вгляделся в экран. – Взгляните-ка на симметричные линии слева – здесь и здесь. А теперь обратите внимание на эти изгибы, один под другим. Если что, я бы сказал, это поперечные арки.

Он бросил взгляд на Найдельмана.

– Вы знали, что на половинной глубине Колодец сужается?

Капитан кивнул.

– С двенадцати футов в поперечнике до, примерно, девяти – на глубине в семьдесят пять футов.

Историк принялся водить пальцем по изображению, пытаясь соединить между собой различные точки.

– Да, – прошептал он. – Это, должно быть, вершина перевёрнутой колонны. А это, скорее всего, основание внутренней подпорки. А вот на этой арке, здесь, должно быть, концентрируется центр масс. В отличие от обычной арки.

– Может быть, поведаете нам, о чём вы вообще говорите? – спросил Найдельман.

Его голос был спокоен, но Хатч безошибочно распознал в глазах неподдельный интерес.

Сен-Джон отступил от монитора на шаг, его голос был предельно задумчив.

– Да, это имеет смысл. Глубокий и узкий, вроде… И, в конце концов, Макаллан создавал религиозные сооружения…

Его голос умолк.

– Да в чём дело?! – прошипел Найдельман.

Сен-Джон уставился на Рэнкина большими грустными глазами.

– Поверни структуру вокруг оси Y на сто восемьдесят градусов.

Рэнкин подчинился, и диаграмма на экране перевернулась вверх ногами. Теперь очертания Водяного Колодца устремились ввысь и замерли светящимся красным скелетом из линий.

Внезапно капитан резко выдохнул.

– Господи Боже, – произнёс он. – Это же кафедрал!

Триумфально улыбнувшись, историк кивнул.

– Макаллан создал то, что знал назубок. Водяной Колодец – ни что иное, как шпиль. Чёртов перевёрнутый шпиль кафедрального собора.

33

Чердак оказался более-менее таким, каким Хатч его запомнил: забитый доверху всякой всячиной, десятилетия копившейся в семье. Через крохотное окошко сюда проник дневной свет и моментально потускнел среди кучи мрачной тёмной мебели, старых шкафов и остовов кроватей, вешалок и коробок для шляп, штабелей стульев. Когда Малин ступил на последнюю ступеньку, ведущую наверх, духота, пыль и запах нафталина вызвали к жизни острое, как бритва, воспоминание – как они с братом играли в прятки под крышей дома, а снаружи громко барабанил дождь.

Хатч глубоко вдохнул и осторожно продвинулся вперёд, не желая на что-нибудь наступить или издать громкий шум. По какой-то причине этот склад воспоминаний показался ему святым местом, и он едва ли не физически ощутил, что вторгается, вламывается в храм.