Меч и Цитадель

Вдобавок мне не давали покоя неотвязные воспоминания об альзабо: зверей этих в здешних горах наверняка водилось немало, да и полной уверенности в смерти того, первого, я, признаться, не чувствовал. Как знать, насколько живучими могут быть подобные твари? Конечно, при свете дня я вполне мог забыть о них, вытеснить их, так сказать, из головы тревогами о появлении (либо отсутствии) поблизости солдат и тысячами прекраснейших видов на пики гор, водопады и покатые равнины, окружавшие меня со всех сторон, но ночью, едва я, сжавшись в комок, охваченный жаром, завернулся в одеяло и плащ, страхи вернулись, набросились на меня с новыми силами. Казалось, из темноты вот-вот донесется мягкая поступь могучих лап и скрежет когтей.

Многие утверждают, будто наш мир упорядочен согласно некоему замыслу (неважно, сложившемуся до его сотворения или складывавшемуся в течение миллиардов эонов существования мира на основании неумолимой логики развития и роста). Что ж, если так, всякая вещь на свете есть миниатюрное воплощение какого-либо высшего, величайшего великолепия и в то же время лучшее, усовершенствованное отражение явлений более мелких. Дабы отвлечь внимание от неотступных воспоминаний о страхе перед альзабо, я время от времени пробовал сосредоточиться на той грани их естества, что позволяет им объединять собственные воспоминания, опыт и устремления с человеческими. Нащупать параллель с чем-то более мелким труда не составило. С этой точки зрения альзабо вполне могли быть уподоблены некоторым насекомым, покрывающим тело чем-то вроде панциря из прутиков и соломинок, чтобы укрыться от взора врагов. Вроде бы никакого обмана: соломинки, прутики, кусочки листьев вполне настоящие… однако внутри – насекомое! Точно так же дела обстоят и с альзабо. Говоря со мною устами зверя, Бекан сказал, что хочет взять жену и сына к себе – и искренне верил, будто описывает собственные стремления, и даже нисколько в той вере не заблуждался, однако служили его стремления исключительно наполнению брюха альзабо, таящегося внутри, прячущего за голосом Бекана собственный разум и нужды.

Проблема соотнесения альзабо с некоей истиной высшего порядка оказалась (что и неудивительно) значительно сложнее, однако в итоге я решил уподобить помянутую выше грань их естества поглощению материальным миром деяний и мыслей людей, запечатленных, пусть их самих давным-давно нет в живых, в оставленном ими наследии, будь то здания, песни, победы в боях, результаты открытий – во всем, хранящем память о них после смерти и, так сказать, позволяющем им оставаться среди живых. Схожим образом девчонка по имени Севера надоумила альзабо передвинуть стол, чтоб добраться до чердачного люка в хижине Касдо, хотя никакой девчонки по имени Севера на свете более не существовало.

Что до меня самого, я мог прибегнуть к опыту Теклы, хотя, взывая к ней, особых надежд на помощь не питал, а она и впрямь мало что сумела мне посоветовать, однако ее много раз предупреждали о всевозможных опасностях, подстерегающих путешественника в горах, и именно Текла с первым лучом рассвета велела мне встать и погнала вперед – вниз, вниз, неизменно вниз, к теплу, к безветрию горных долин.

Голод меня больше не мучил – ведь если есть вовсе нечего, со временем голод проходит. Чувство голода сменилось слабостью, принесшей с собою первозданную чистоту разума. И вот, на исходе второго дня после жуткого спуска из зрачка правого глаза, я набрел на пастушью лачугу вроде улья, сложенного из камня, а внутри отыскал котелок и множество молотой кукурузы.

В какой-то дюжине шагов от лачуги журчал горный родник, однако хвороста нигде поблизости не нашлось. Остаток вечера я провел за собиранием опустевших птичьих гнезд на скале в полулиге от домика, а с наступлением ночи, воспользовавшись вместо кресала хвостовиком «Терминус Эст», развел огонь, сварил пресной каши (варилась она на такой высоте необычайно долго) и ею поужинал. Пожалуй, ничего вкуснее я в жизни не пробовал: кукуруза едва уловимо, но явственно отдавала медом, словно нектар растения сохранился в высушенных зернах подобно соли морей, о коих помнит одна только Урд, заключенной в сердцевине некоторых камней.