Меч и Цитадель

– Как зачем? Чтоб жить дальше, конечно же.

Вокруг сделалось так темно, что я больше не мог разглядеть ни одного из его лиц, хотя голова Тифона покоилась на дне лодки меньше чем в кубите от моей.

– Все живое стремится сохранить жизнь – таков уж, как говорится, Закон Бытия. Но, видишь ли, наши тела гибнут задолго до нас. Более того, без натяжек можно сказать, что мы умираем лишь потому, что умирают они. И вот мои врачи – а я, естественно, отобрал себе лучших из врачей многих миров – взялись предоставить мне новое тело. Первым делом им пришло на ум пересадить мой мозг в череп другой особы, однако… догадываешься, в чем тут изъян?

– Нет. Боюсь, не догадываюсь, – ответил я, не понимая, всерьез он или шутит.

– Лицо… лицо! Лицо в таком случае будет утрачено, а ведь именно этому лицу люди привыкли повиноваться! – Во мраке его пальцы клещами стиснули мое плечо. – И я сказал им: нет, так не пойдет. Тогда один предложил заменить голову целиком. Так, дескать, даже проще, поскольку сложные нейронные связи, отвечающие за речь и зрение, останутся нетронутыми. В случае успеха я пообещал ему палатинат.

– А вот мне, – начал я, – кажется…

Тифон рассмеялся снова.

– Что начать лучше всего с удаления прежней головы? Да, я и сам думаю точно так же. Однако методика искусственного формирования нейронных связей оказалась крайне сложна, и врач тот после множества опытов – в материале я ему, разумеется, не отказывал – установил: путем хирургическим лучше всего формировать лишь те, что отвечают за сознательные, произвольные функции. Непроизвольные после этого со временем сформируются сами собой, после чего прежнюю голову можно безбоязненно удалить. Шрам, конечно, останется, но его нетрудно прикрыть рубашкой.

– Однако что-то пошло не так?

К этому времени я отодвинулся от двухголового, насколько позволяла узкая лодка.

– Время, время… главным образом в нем-то и оказалась загвоздка. – До тех пор не слабевшая, жуткая мощь его голоса пошла на убыль. – Пиатон был одним из моих рабов, не самым рослым, однако сильнейшим – мы испытали всех. Мне даже в голову не пришло, что некто, обладающий подобной силой, способен с не меньшей силой цепляться за власть над сердечной деятельностью…

– Понимаю, – сказал я, хотя на самом деле не понимал ничего.

– К тому же то был период великой смуты. Мои астрономы утверждали, будто распад, угасание нашего солнца – процесс весьма медленный, настолько медленный, что за время человеческой жизни перемен не заметить… но ошибались. В течение каких-то нескольких лет температура нашего мира снизилась почти на две тысячных доли и на том стабилизировалась. Неурожаи, голод, бунты… эх, вот тогда бы мне и уйти…

– Отчего же ты не ушел? – спросил я.

– Чувствовал, что мир нуждается в твердой руке. А твердая рука может быть только одна, будь то рука правителя или чья-то еще. Но тут – разумеется, как же без этого – появился тот чудотворец. На самом деле смутьяном он вовсе не был, хотя кое-кто из моих министров утверждал обратное, и я, до завершения лечения пребывавший здесь, услышав, что любые хвори или уродства словно бы обходят его стороной, приказал доставить его ко мне.

– Миротворец, – проговорил я и в следующий же миг готов был откусить свой болтливый язык.

– Да, именовали его и так. Ты знаешь, где он сейчас?

– Умер. Умер многие хилиады тому назад.

– Но все-таки в каком-то смысле по-прежнему здесь, с нами?

Его замечание оказалось столь неожиданным, что я поспешно опустил взгляд к ладанке на шее – проверить, не пробивается ли наружу лазоревый свет.

В это время суденышко, везшее нас, подняло кверху нос и устремилось вверх. Свист ветра в ушах обернулся ревом торнадо.

XXVI. Глаза мира

Вероятно, наша лодка управлялась при помощи света: едва вокруг нас вспыхнул свет, она тут же остановилась. На коленях горы я изрядно страдал от холода, однако сейчас все эти страдания казались сущим пустяком. Воздух был тих и спокоен, но так мерзнуть мне не доводилось даже самой суровой из зим, а стоило только подняться и сесть, голова закружилась от напряжения сил.

Тифон ловко выпрыгнул за борт.

– Давненько, давненько я здесь не бывал! Как ни крути, а приятно в кои-то веки вернуться домой…

Суденышко привезло нас в совершенно пустые покои, вытесанные в толще камня, огромные, словно бальный зал. Свет проникал внутрь сквозь пару округлых окон в их дальнем конце, каждое – примерно десяти кубитов шириной. Разделяло окна около сотни шагов. Тифон быстрым шагом направился к ним, я двинулся следом и только тут заметил, что его босые ступни оставляют на каменном полу отчетливые темные отпечатки. Из-за окон мело. Упав на колени, я зачерпнул горсть снега, сугробиком скопившегося на полу, и поспешно набил им рот.

Никогда в жизни не пробовал я ничего вкуснее! Жар языка, вмиг растопивший снег, превратил его в сущий нектар. Казалось, я мог бы простоять здесь, на коленях, пожирая его, всю оставшуюся жизнь. Тифон, обернувшись и увидев меня, рассмеялся.

– Да я и забыл, как ты измучен жаждой! Не спеши, времени у нас полным-полно. То, что я хочу показать тебе, подождет.