Меч и Цитадель

– Иначе не согласилась бы на эту затею? Признаться, я полагал, что тебя заставили.

– Хлыстом тебя так бить было незачем. Ты ведь теперь поквитаться захочешь? Поводьями, да?

– Отчего ты вдруг так решила?

Изрядно уставший, я опустился на землю. Среди травы желтели цветы – крохотные, не больше капли дождя. Сорвав пару, я обнаружил, что пахнут они каламбаном.

– Не похож ты на тех, кто прощает обиды. К тому же и вез меня кверху задницей, а делают так те, кому хочется хлестнуть по ней побольнее.

– Не знал. Интересное наблюдение.

– Я таких повидала целую уйму. – Проворно, грациозно усевшись рядом со мной, она положила руку мне на колено. – Послушай, это же посвящение, всего-навсего посвящение. Проделываем мы это по очереди, и сегодня как раз моя очередь подошла, а что хлыстом тебя – просто обычай такой. Теперь-то все позади.

– Понимаю.

– Значит, не станешь бить меня? Вот и славно. Мы с тобой тут неплохо можем развлечься. Все, что захочешь и сколько захочешь: назад до ужина можно не возвращаться.

– Разве я обещал не трогать тебя?

Все это время старательно, вымученно улыбавшаяся, рыжая вмиг помрачнела и опустила взгляд. Казалось, она готова пуститься в бегство.

– Ладно, так тебе будет только веселее. Делай что пожелаешь. – Ладонь ее скользнула по моему бедру кверху. – А знаешь, с виду ты очень мил. Высокий такой… – Склонившись, она уткнулась лицом мне в колени, одарила меня дразнящим поцелуем и тут же выпрямилась. – Неплохо ведь может выйти, очень даже неплохо…

– А еще ты вполне можешь покончить с собой. Нож у тебя имеется?

На миг рот рыжеволосой сделался безупречно круглым, точно ровное, старательно выведенное «О».

– Ты не в своем уме?! Как же я раньше-то…

С этим она вскочила на ноги, но, пойманная за лодыжку, ничком распростерлась в мягкой траве. Рубашка ее, истлевшая до полной ветхости, расползлась надвое, стоило лишь потянуть.

– А говорила, бежать не собираешься.

Рыжеволосая оглянулась, во все глаза уставилась на меня.

– Ни ты, ни они надо мной не властны, – сказал я. – Я не боюсь ни боли, ни смерти. Из женщин, ныне живущих на свете, мне нужна только одна, а из мужчин – ни один, кроме меня самого.

XX. Патруль

Рубеж для обороны нам достался небольшой, не более пары сотен шагов в ширину, а враги в большинстве своем вооружены были только ножами да топорами (вражеские топоры и оборванный вид пробуждали в памяти воспоминания о добровольцах, от которых я спас Водала в нашем некрополе), однако исчислялись они многими сотнями, и число их неуклонно росло.

Перед самым рассветом наша бакела, оседлав дестрие, оставила лагерь и отправилась патрулировать тылы вдоль постоянно колеблющейся линии фронта. Не успели тени укоротиться, как один из разведчиков показал Гуасахту глубокие колеи – следы повозки, движущейся на север. Еще добрых три стражи мы гнались за ней.

Захвативший ее отряд асциан дрался великолепно. Вначале они, к изрядному нашему удивлению, устремились на юг, затем свернули к западу, а после снова, точно судорожно извивающаяся змея, помчались на север, но на каждом шагу оставляли за собою убитых, угодивших под перекрестный огонь – наш и солдат из охраны повозки, стрелявших по врагу изнутри, сквозь амбразуры. Других охотников мы заметили только ближе к концу, когда асцианам некуда стало бежать.

К полудню они окружили ту небольшую долину со всех сторон. Блестящая сталью повозка с убитыми и умирающими, запертыми внутри, увязла в земле по ступицы. Перед ней, под охраной наших бойцов, получивших ранения, сидели на корточках взятые в плен асциане. Асцианский офицер понимал наш язык, и стражей ранее Гуасахт велел ему высвободить повозку, а когда у пленных ничего не вышло, пристрелил около полудюжины, после чего их осталось человек этак тридцать – практически голых, ко всему равнодушных, с пустыми, остекленевшими взглядами. Оружие асциан свалили грудой в сторонке, там же, где ждали на привязи дестрие.

В очередной раз обходя позиции, Гуасахт задержался возле пенька, служившего укрытием моему соседу. Из-за кустов невдалеке, несколько выше по склону, высунула голову одна из врагов, женщина. Мой контос немедля поразил ее сгустком пламени. Рефлекторно вскинувшись, женщина скорчилась, съежилась, будто паук, брошенный в угли костра. Лицо ее ниже красного головного платка было измазано чем-то вроде белил, и я вдруг понял, что из укрытия она высунулась не по собственной воле – возможно, те, кто прятался в тех же кустах вместе с ней, за что-то ее невзлюбили, а может, просто не дорожили ею и посему заставили вызвать огонь на себя. Подумав об этом, я выстрелил снова. Сгусток огня полоснул зеленый подлесок, облачко едкого дыма поплыло ко мне, точно призрак убитой.

– Боеприпасы впустую не трать, – проворчал Гуасахт, думаю, скорее по привычке, чем от страха, припавший к самой земле возле моего локтя.

Я спросил, не кончатся ли боеприпасы до наступления ночи, если стрелять по шесть раз каждую стражу.

Гуасахт молча пожал плечами, а затем покачал головой:

– Именно с такой частотой я, судя по солнцу, стрелял из этой штуки до сих пор. Ну а когда придет ночь…