– Но почему? Мало ли что говорила та Пелерина! Разве сегодня вечером я сказал хоть что-нибудь, наводящее на этакие мысли?
– А может, не повредился умом, а одержим… Дело совсем не в том, что ты говоришь. Разговоры – пустяк. Ты… словно бы не один человек.
Тут она сделала паузу, возможно, ожидая от меня возражений, но я не ответил ни словом.
– И выражение лица, и манера двигаться… а я ведь, учти, даже не знаю твоего имени. Она не называла.
– Севериан.
– А я – Ава. А Севериан – это же одно из «парных» имен, для брата с сестрой, не так ли? Севериан и Севера. У тебя сестра есть?
– Не знаю. Если и есть, она – ведьма.
Этого Ава словно бы не услышала.
– Ладно, а та, вторая? Есть у нее имя?
– То есть тебе известно, что она – женщина?
– Ага. За раздачей ужина мне на миг показалось, будто одна из сестер-экзультанток тоже пришла помочь. Я оглянулась, а это ты. Вначале такое случалось, только если смотреть на тебя искоса, краем глаза, но теперь я вижу ее, даже глядя прямо, вот как сейчас. Порой, особенно отводя взгляд, ты исчезаешь, а передо мной появляется высокая бледнокожая женщина с твоим лицом. И, будь любезен, не говори, будто я с постничеством переусердствовала. Мне все так говорят, но это неправда, а если б и было правдой, дело совсем не в том.
– Ее зовут Теклой. Помнишь, что ты совсем недавно говорила об утрате человеческой природы? Это о ней?
Но Ава отрицательно покачала головой:
– Нет, вряд ли… Однако я хотела тебя кое о чем спросить. У нас был еще пациент наподобие тебя, и мне сказали, что пришел он вместе с тобой.
– А-а, Милес. Нет, наши случаи ничем один на другой не похожи, и рассказывать о нем я не стану. Захочет – расскажет сам, а другим в это соваться незачем. Я лучше о себе расскажу. Ты слышала о пожирателях трупов?
– Ты не из них, нет. Пару недель назад к нам приводили троих пленных повстанцев. Каковы они, мне известно.
– Чем я от них отличаюсь?
– У них… – Ава запнулась, подыскивая нужные выражения. – По ним сразу все видно. То и дело разговаривают сами с собой – хотя это, конечно, свойственно многим, смотрят так, будто видят то, чего рядом нет… этакое одиночество пополам с себялюбием… Нет, ты не из них. Не из них.
– Ошибаешься, – возразил я и рассказал ей, не вдаваясь в излишние подробности, о пире у Водала.
– Так тебя вынудили, – сказала Ава, выслушав все до конца. – А не скрой ты истинных чувств, лишили бы жизни.
– Это неважно. Аналептик альзабо я выпил и плоть ее съел. И поначалу чувствовал себя в точности так же мерзко, как эти, о которых ты помянула, хотя любил ее. Текла как бы вселилась в меня, вся ее жизнь сделалась и моей, однако она ведь была мертва… я нутром чувствовал ее разложение! Однако первой же ночью привиделся мне сон – чудесный сон про Теклу, и память о нем я ценю превыше всех прочих воспоминаний. После… конечно, без всяких ужасов не обошлось, а порой я вроде как грезил наяву – наверное, это и были те самые разговоры с самим собой да взгляды в пустоту, которые ты описывала. Однако теперь, и уже довольно давно, Текла будто бы снова жива, только живет во мне.
– По-моему, с теми, другими, дела обстоят не так.
– По-моему, тоже, судя по всему, что я о них слышал, – согласился я. – Во всей этой истории я очень, очень многого не понимаю, а то, о чем рассказал, – одна из главных загадок.
На протяжении двух, а то и трех вздохов Ава хранила молчание и вдруг в изумлении округлила глаза:
– А Коготь – вещица, в которую ты веришь, – в то время был при тебе?
– Да, но я ведь не знал, на что он способен. До этого он не действовал… вернее, действовал, да еще как, поднял из мертвых девушку по имени Доркас, однако я не понял, что произошло, не понял, откуда она взялась рядом. А если б понял, мог бы спасти и Теклу. Мог бы вернуть ее к жизни.
– Однако эта вещь была при тебе? Была, верно?
В ответ я молча кивнул.
– Ну так что же тут непонятного? Она и
– Возвращение к жизни без тела…
– Вижу, вижу: ты, как и все невежды, материалист. Однако твои материалистические воззрения отнюдь не превращают материализм в истину, понимаешь? В конечном счете важнее всего дух, мечта, мысль, любовь и поступок.
Ошеломленный роем нахлынувших мыслей, я надолго умолк, призадумался, а опомнившись, обнаружил, что Ава по-прежнему сидит рядом, и принялся благодарить ее.
– Посидеть здесь, в покое, я только рада, – отвечала она. – А если б сюда пришла одна из сестер, могла бы сказать, что приглядываю за пациентами, жду, не попросит ли кто о помощи.
– А я все еще не понимаю, как отнестись к сказанному тобою о Текле. Похоже, думать над этим придется немало – возможно, не один и не два дня. Люди нередко говорили, что я малость наивен.
Ава заулыбалась, причем улыбка ее – по крайней мере, отчасти – была вызвана моими словами, хотя я вовсе не шутил.
– Нет, это вряд ли. Скорее уж ты педантичен.