Как я однажды узнал, вробуржский магистрат начал даже торговать чем-то вроде пропусков на торжество главоотсечения, взяв за основу правила, которых придерживаются площадные актеры. Главная площадь Вробурга, что простерлась перед зданиями ратуши и суда и широко обведена по окружности кизильником и бирючиной, была условно поделена на «партер», мощенный булыжником, «галереи», или «трибуны», которые сооружались из досок одновременно с разборным эшафотом и напоминали крыльцо с огромными ступеньками, и «ложи», то есть окна в прилежащих к ней частных домах, которые в обязательном порядке арендовались властями у хозяев, получавших три четверти суммы найма и вдобавок – почтенных, именитых гостей.
Особенно много народу высшего разбора присутствовало, когда казни подвергались королевские изменники. Нет, я не сочувствовал тем, кто расхлебывал свою же крутую кашу. Просто говорил себе, что вовремя подарил смерть господину Олафу: он не застал ни поражения, ни увядания своего рода.
Герцогиня Хоукштейн, теперь уже глубоко замужняя, старательно участвовала на таких представлениях – будто они ей ни о чем не намекали или, напротив, утверждали в воспоминаниях. Она заметно похорошела, обрела некую яркость и сочность цвета, округлилась в талии – очевидно, на сей раз муж ей попался удачный во всех отношениях.
Да, разумеется, Шпинель дописал посвященную прелестной Розальбе «Повесть о Вробуржском Герое» и даже издал на прекрасной восточной бумаге новомодным способом – так называемым «высоким натиском», когда к листам прижимаются вырезанные из мягкой липы пластины. И получил от продажи немалую прибыль, коей щедро поделился со мной как с вторым автором.
Еще он сделал для меня особый экземпляр, рукописный и на отличном пергамене: благо руки перестали наконец болеть.
Так вот, только в моем тексте имена наших милых ханифов приведены полностью и с разъяснениями.
Сейфулла абу Хайя ибн Якзан Хаким Скондави. Меч Бога, отец Живущего, сын Сущего, врач и ученый из Сконда.
Рабиа умм Баттар бинт Адавийя Аламутийя. Дева-Райский Сад, владеющая мечом – «Задирой», дочь некоего Адавии, родом из мощной горной крепости Аламут.
Насчет себя и своего вызывающего поведения в последнюю ночь Олафа Шпинель, кстати, и здесь не проронил ни слова. По сему поводу я спросил моего монаха:
– Это будет нарушением исповедных тайн или не очень? Ну, про Армана и Олафа.
Он рассмеялся:
– Эх, дурень я был и осёл, ушами помавающий. И всех вас, сущих ослов, нагрузил своей тупой бестолковостью. Понимаешь, мейстер, мальчик нежданно-негаданно выиграл у нашего принца самый лучший приз – и без перерыва, этак сходу влепил благодетелю в лоб смертным приговором. Да после такого паренек прямо в мелкую пыль желал бы перед Олафом рассыпаться! А сам Олаф – да он за всю ночь только и смог, что по волосам Армана погладить и в лобик поцеловать. Не железный же он, право…
Ещё один верный источник дохода: прекрасные жеребята, что каждый год приносит мне Дюльдюль и которые по негласному соглашению на две трети принадлежат мне и лишь на треть – хозяйке Черныша. Ибо самое ценное у чистокровных лошадей – их женщины.
И вот я вывожу детей нашей милой кохейлет на ежегодные конские ярмарки, что проходят вне стен крепости каждую осень, и отыскиваю им понимающих хозяев. Быстро обучился распознавать честных барышников от плутоватых (что значит долголетний опыт) и барышников от военных ремонтеров, которым только и подавай живое конское мясо наряду с предназначенным на убой человеческим. А те покупатели, что имеют толк в своих головах, уже заранее поджидают меня с моим приплодом – и оттого не скупятся.
Так прошло пять лет. Пять спокойных лет. Шесть спокойных лет.
Когда я нынче гляжусь в зеркало, оттуда на меня смотрит уже не молодой, но, бесспорно, моложавый человек по виду лет тридцати пяти – сорока, поджарый, статный, сероглазый. (На самом деле мне неполных тридцать, но я стараюсь это преодолеть.) Мсье или Герр такого-то города, Господин Вробурга или Господин из Вробурга, как принято во Франзонии говорить о заплечных дел мастерах… Завидный жених, что и говорить!
Только дело так и не пошло. Невесты не те, наверное…