Меч и его Король

Их монашеский орден славен своим одинаково уважительным отношением к дамам и простолюдинкам: безукоризненная любезность окрашена, тем не менее, легчайшим презрением. Орден не имеет своей собственной униформы и в некоторых случаях заимствует чужую, но по большей части употребляет цивильное. Так, мессер поверх темной сорочки с воротником-стойкой был облачен в жилет и панталоны, поверх этого развевался короткий плащ без рукавов — так называемая «крылатка», всё темно-синее. Густо-каштановые кудри до плеч покрывала шапочка совершенно кардинальского цвета — вишневого. Башмаки из мягкой кожи были безукоризненно вычищены. В довершение картины, его эбеновая пастырская трость была увенчана рогом из ископаемого мамонта, что изобличало давние и, видимо, крепкие связи с Рутеном, чётки с мелкими бусинами — вырезаны из черного гагата, а на среднем пальце правой руки сиял великолепный опал огненного цвета с какими-то чёрными искрами внутри. Щеки и подбородок были выскоблены так гладко, что, казалось, их никогда не касалась бритва, а ярко-синие глаза на смуглом лице, лишенном малейших признаков возраста, сияли насмешкой и тонким, безжалостным умом.

Впоследствии я не однажды удивлялся, как мессеру удается хранить свой блистательный вид посреди местных глин и навоза, но факт оставался фактом. Он был безупречен — сколько бы сил это не отнимало у него самого и окружающих.

А ко всему этому добавьте самые что ни на есть изысканные манеры и чувство равновесия, которым мог гордиться любой вертский бретер и поединщик, — и вы догадаетесь, что за чувство я к нему испытал.

При том, что мы не знали о нем ровным счетом ничего, а о его Супреме — ничего, кроме самого плохого.

После обмена любезностями и грамотами, что происходил в самом неуютном помещении дворца (стены, облицованные резным мореным дубом, для публики — жесткие стулья с угловатыми прямыми спинками в стиле мифических готов, а с потолочных перекрытий паутиной свисают трофейные стяги) Дарвильи вроде как собирался откланяться и удалиться в предоставленные ему апартаменты. Только я отчего-то понял, что он на самом деле хочет совершенно иного — и весьма недвусмысленно.

— Я бы хотел, господин нунций, приветствовать вас в несколько более приватной обстановке, — произнес я, ухватив его взгляд как клещами. Он как раз выходил из самой изысканной мертвой петли, которую только что описал своим прощальным реверансом.

— Рад быть вам полезен, — он снова поклонился, но это куда более походило на кивок. — Надеюсь, ваше величество, вы разрешите мне убедиться, что меня устроили по моему вкусу — не люблю неких кровососущих и ползающих тварей, знаете ли. Особенно тех, что появляются из давно забытых потайных ходов, чтобы подстеречь всякие твои приватности.

— Тогда я вас жду у себя — скажем, часа через два после повечерия. Мне кажется, что могу поручиться за чистоту своего личного кабинета.

И даже не сомневайтесь: о мессере доложили ровно без одной минуты двенадцать, когда все уже давно вернулись с последней в этих сутках церковной службы.

Я предложил этому странному попу мягкое сиденье рядом с моим, вазу с сухими бисквитами и бутылку доброго вина. Он не отказался ни от того, ни от другого, я последовал его примеру.

Следующие полчаса прошли в благоговейном молчании.

— Среди официальных бумаг, врученных мне сегодня, находилось некое рекомендательное письмо от отца Эригерона, приора обители святого Колумбана, — начал я с самого главного. — Я его прочел, однако и без того сам факт существования этого документа…

— Да, мы со святым отцом довольно близки, — ответил мессер, пригубливая свой бокал. — Не настолько, однако, чтобы он питал ко мне особенно теплые чувства. Видите ли, когда-то мой духовный отец отправил его в ссылку за вольнодумство.

— Тем не менее, он рекомендует вас королеве Зигрид как духовника, а мне — как советника.

— Это не так уж много значит. Каковы бы ни были мои воззрения и пристрастия, тайну исповеди я научился хранить в должной мере. А советы… Сам не понимаю, что на него нашло, если употребить вульгарный оборот речи.

— Почему вы так категоричны?

— У вас нет никакой причины мне доверять — и даже более того, если уж верить всем слухам, распространяемым о в Бозе почившей Супреме. Отец Эригерон — дряхлый старец, хотя пошли ему Всевышний и далее сохранять его поистине юношеский пыл. Его рекомендации, равно как и мои советы, не будут стоить в ваших глазах ни гроша.

— Это уж мне самому судить.

— Да? Неужели вы склонны, как немногие из людей, слушать голос чистого разума, а не низменных эмоций?

— Снова повторю — это мое личное дело. Скажем так: я собираю самые различные мнения и употребляю их в дело в зависимости от окраски. Кто, когда, после чего, ради чего и в какое время суток их высказал.

— Мудро. Данное время, место и обстоятельства создали вы сами. Теперь я спрошу: зачем?

— Я хочу, чтобы вы как должно рассудили о принцессе Фрейе, — ответил я прямо ему в лоб. — Не сомневаюсь, что такой ловкий интриган, как вы, знал обо всём еще на подступах к столице.

Он рассмеялся — от неожиданности.