Меч и его Король

— Надо сказать, Кьяртан мой, — говорила Стелламарис, — что еда и питье из Дома Серого Кота по кличке Ирухсан были волшебные, и хватило их нашим путникам надолго: почти на три декады. Но вот действие их кончилось, и моряки снова начали вспоминать твердую землю с ее изобилием. И тогда возник перед их глазами, снова раздвигая туманную завесу, остров, что еле возвышался из воды и сложен был из чистого морского песка. Посреди него стоял чудесной красоты дом с огромными хрустальными окнами и колоннадой, но без крыши: одни голые стропила. К нему то и дело подъезжали всадники в яркой одежде и на прекрасных белых жеребцах с алыми ушами, с целыми охапками белых перьев в руках. Они подбрасывали на крышу всё новые и новые перья, однако тотчас же поднимался ветер и уносил их прочь.

— Что бы значило это диво и кто эти всадники? — спросили Брана его спутники.

На их слова вышел из-за дома красивый старец в длинной одежде и с длинной, до пояса, бородой. В руках он держал золотую чашу дивной работы.

— О, да здесь чудеса не переводятся! — воскликнули юноши. — Приветствуем тебя, старый человек. Ты, верно, знаешь, что за беда с этим дворцом?

— Знаю, разумеется, только вы легко можете не поверить моим словам — так они будут удивительны для вас и непривычны. Но вот эта чаша умеет отличить троекратную ложь от три раза высказанной истины, и тот, кто держит ее перед собой, не сумеет солгать ни в чем. Хотите это проверить? Произнесите три неправды, о которых вы точно знаете, что это не так.

— Наша карра сложена целиком из дерева, — сказал один юноша.

— Она умеет ходить против ветра так же легко, как и по ветру, — похвастал другой.

— Один из нас — переодетая девица, — рассмеялся третий.

И на этих словах чаша с негромким звоном распалась на три равные части.

— А теперь скажите о себе две удивительных правды! — потребовал старец.

— Мы приплыли сюда под радугой, состоящей из воды и тумана, — ответил Бран.

— На одном из островов мы встретили огнедышащего кота, — произнёс тот юноша, который едва не погиб из-за своего корыстолюбия.

— Поражают меня ваши слова, — отозвался старец, — но легко могу я рассудить об их правдивости. Ибо о похожих чудесах повествуют нам старые предания нашей страны, да и мы сами отчасти были тому свидетелями. Теперь я добавлю к вашим рассказам еще и то объяснение, коего вы от меня добивались. Дом этот, построенный на песке и беззащитный против ветра, есть живой образ того мира, откуда вы явились, с его делами, которые сами суть песок, прах и ветер.

На этих словах что-то ликующе зазвенело, точно небольшой колокол, и чаша снова стала целой — и даже еще прекраснее, чем была раньше.

— Это земля сид, или эльфов, — догадались путники. — Ведь только в их стране водятся белые животные с красными ушами и только здесь можно встретить плотские воплощения земных добродетелей.

— Да, вы правы, — отозвался старец. — Возьмите же с собой эту чашу, храбрецы. Я хранил ее для тех, кто способен понять тайны, сокрытые от большинства смертных. А сейчас мы снабдим вас волшебной едой и питьем, еще лучшими тех, что достались вам в Доме Ирухсана. И легкой вам дороги!

Параллельно с визитом моего призрачного деда произошли два важных события, что в известной мере проистекали из наших воспоминаний и бесед.

Вот первое из них.

По некоей понятной, но нечетко артикулируемой причине Готия именно теперь решила убедиться, что я и в самом деле стою своего избрания на пост, а мой слегка запятнанный оговором наследник — того, чтобы принять бразды правления вслед за мной и тащить готийскую повозку по этим бороздам и далее. И последнее, как сказали, было главным. Видите ли, я ведь был всего лишь владыка, избранный на древний сарматский манер. Против меня могли в случае и рокош объявить — законную войну подданных. Готийцы же давно подумывали о возрождении некогда урезанной на голову династии — с тем, однако, чтобы впредь никто не мог ее легко уязвить.

И вот в качестве посланника с высокими полномочиями, а еще вернее — нунция прибыл ко двору некий мессер кардинал-епископ ордена святого Езу Барбе Дарвильи.

Как ни странно, на руинах Супремы укоренились и наследовали ей не вездесущие братья-ассизцы, а некое ответвление галантных кавалеров, лощеных и равнодушных дамских любезников — духовные потомки кавалера Браммела и дамы Стайл. Тех самых, кого удостоились некогда видеть мой дорогой Торригаль и мой дед Арман. Жаль, второй не дожил до такого, а первого вместе с сынком, моим верным Бьярни, унесло по неким особо приватным делам.

Ибо мессер Дарвильи являл собой поистине редкостное зрелище.