Меч и его Эсквайр

– А девчонкам всё равно? – пробурчал Моргэйн. – То есть – я не вижу тут никаких женщин.

Нежный, иронический смех. Я уже привыкла к нему, но первое время он меня прямо-таки в лихорадочную дрожь вгонял.

– Может быть, они тут есть, хотя бы одна скрытая и прикровенная, может быть, нет. Но тебе никто из них не причинит зла. Ты веришь?

– Как я могу верить, когда от тебя одни глаза остались! Меня учили, что глаза обыкновенно лгут. Вот губы – нет, почти никогда. И морщины у рта и на лбу.

– Хороший ученик. Значит, ты не веришь в мою искренность?

– А надо? Ты приказал – вот я пришел и слушаю тебя. Тебе нужно сказать мне что-то такое особое, чтобы я уж точно поверил?

– Да. Оттого-то я хочу убедить тебя в своей искренности.

– Так, как дворянин страны Ямато-Э?

Снова смех.

– Ученый мальчик. Весьма. Нет, не так. Не кишками, прости. Не чревом, кое не может носить никакой тяжести: ни дитяти, ни истины. Но всей плотью. Если я сниму все одежды – этого будет довольно с тебя?

– Хватит, – Моргэйн махнул рукой. – Хватит с меня всего этого… Нет, я хочу сказать – ты делаешь, что тебе угодно, я – что мне приказывают. И всё.

Я вижу, что нынче творит Яхья. Аграф в виде золотой змеи с изумрудными глазами отколот и брошен в угол. Белый тюрбан разматывает свои бесконечные витки, волной ниспадает к ногам полупрозрачная кисея. Черные кудри до плеч, истемна-смуглая кожа, зеленовато-карие очи. Брови как высокие дуги, губы чуть пухловаты, нос прям. Бороды и усов нет – гладкая кожа эфеба. Сколько ему лет, этому созданию? Или оно не живет во времени, как остальные смертные?

Синяя хламида неторопливо стекает с плеч вослед чалме: острые угловатые плечи, длинные ключицы, широкие, почти черные соски с темными ареолами. Сквозь тонкую кожу на груди проступают ребра. Аврат . Это слово, помимо прочего, означает, что мужчине не полагается открывать свое тело ниже пояса. Ни перед кем, кроме данной законом супруги или… самой судьбы.

Но тяжёлый шелк медленно падает дальше, его торжественный траур расплывается у самых ног.

– Не отворачивайся.

Тощие, крепкие бедра и ягодицы, худые безволосые ноги. И между них, ничем не затененная, – щель. Почти как у меня; только скрывает куда как меньше. И сама зрит маленьким слепым оком.

– Ты женщина?

– Я вечное дитя, как все люди моря, – слегка качает головой шайх. – Но я не совсем из них. Полукровка.

– Мы думали, ты с головы до ног обожжён. Или тебя изъела сухая лепра, которая отошла от тебя, насытившись. Говорят, так бывало.

– Да. Огнь опаляющий, проказа презрения – вот что достается на долю таким, как я, во всех вертдомских землях. Даже в терпимой Скондии поглядывают на нас с подозрением. Людям двойной природы, с морской солью в жилах и протоках, с мужскими мышцами снаружи и потаенной женской нежностью внутри, приходится быть лучше всех – ради того, чтоб только выжить. Ты не знал?

– Мама… бабушка. Они были оттуда, от корня Морских Людей, но твоё было в них надежно скрыто поверху другой кровью. Иным наследием.

– Ученый мальчик. Прозорливый отрок. Так что, теперь ты веришь в то, что я не притворяюсь никем, а просто есть?

Яхья отступает, садится на низкое широкое ложе, покрытое расшитыми коврами, манит:

– А теперь иди.

– Это не игра. Не похоть. И это не любовь, да?

– К чему слова? Ты можешь войти, можешь не входить. Это почти безразлично мне – но не твоему предначертанию.

– Какая она будет, эта судьба, – что мне за дело? Есть то, что есть.

– Ты прав, мальчик. Только это.

Светильники как-то враз гаснут, будто призрак замка подворачивает каждый фитиль, но мои сумеречные глаза не нуждаются в них. Я вижу уже не одно – два юных нагих тела, переплетенных, как змеи…

Чуть позже. Сквозь обоюдно стиснутые зубы.

– Мне больно от тебя. Стискивает как в кулаке.

– Мне тоже, мальчик. Ты крупен не по возрасту.

– Поторопись. Уже невмоготу.

– Не буду. Нельзя.

– О-ох. Это вот и называется…

– Это называется – твое главное посвящение. Узнавание и приятие чужого, Чуждого. Потом будут еще и еще пороги у входов и переходов, посреди бурного течения рек, но уже не будет возврата, мой юный мужчина. Никогда.

Знак XI. Филипп Родаков. Рутения

Наша кровь – родня воде морской,

это от ученых нам известно,

может, потому такой тоской

мучаемся мы, когда нам пресно?

Б. Губерман. Сибирский дневник

– Как видно, твой Арман окончательно потерял контроль за ситуацией. Что называется, вышибло из игры нашего недавнего владетеля.