Меч и его Эсквайр

– И, я думаю, счастлив в чадах и домочадцах, успешен в делах и свершениях. Если ты счел мое любопытство недостойным – его не было.

– У меня всё благополучно, как, надеюсь, и у тебя, шайх Яхья ибн-Юсуф.

– Я тоже на это надеюсь. Что привело тебя в Ас-Сагр?

– Нужды моего родного внука, принца Моргэйна.

– О-о. Ты в самом деле привел своего мальчика мне , Амир Амиров?

– Я хотел отдать его нашим Братьям. Если он не передумает.

– Вот как? – Некий сдержанный смех, непостижимое озорство проре́зались в величавой интонации. – Моргэйн, какого ты мнения обо всех этих делах, что вершатся за твоей спиной?

– Я не знаю всего, твоя Белая Светлость. Хочу узнать.

– Отличный ответ, юный королек! Что же, как издавна говорится, нам вручают мягкую глину, чтобы мы поместили ее на гончарный круг и поставили в печь для обжига. Чьи будут руки и какой огонь – нас обыкновенно не спрашивают. И ты не спросишь, Амир Амиров?

– Я прошел три ступени той лестницы, которой не предвидится конца. Не знаю, остановился я или пережидаю. Но что хорошо для меня, то хорошо и для моего юного родича.

– Вот как. Тогда говори ты, Моргэйн… ибн-Орт. Никто из твоих близких не ведает, что тебе предстоит. Даже я не вполне это знаю. Как можешь ты согласиться на такие условия?

– Ты меня испытываешь или взаправду не хочешь, Белый?

– Я не испытываю – ты уже испытан. И я не хочу, я беру. Дай руку.

Фигура легко, одним движением поднялась с подушки и протянула навстречу мальчику длинные смуглые пальцы правой руки. Блеснуло кольцо – серебряное, едва позолоченное, с когтем на месте самоцвета. Старинный перстень лучника, такими натягивают тетиву.

И хрупкие пальчики моего внука легли поверх кольца.

– Ты не спросил, амир, но ни ты, ни твои близкие ему не запретны. Мы не хотим долгих разлук, хотя и слишком частых свиданий тоже. Мор, если твой Арми-баба захочет, недалеко от крепости может поселиться его доверенное лицо. Однако ни под землю, ни на склон ему не будет ходу. Только тебе – когда ты вырастешь и обучишься всему, что сможешь принять в себя. Поверь: мы не сотворим ни тебе, ни из тебя ничего дурного и непоправимого. Мы говорим так: путь каждого ученика устлан розами, однако у роз всегда есть шипы и не так часто – аромат. А теперь пойдем за мной. Ах да, и твой дед с сыновьями может за нами последовать, это поучительно.

Мы трое, повинуясь движению узкой руки, прошли сквозь колонны – мне так и казалось, что они текут и звенят, – и начали подниматься вверх. Ножки Моргэйна в новых подкованных башмаках по-хозяйски звонко отсчитывали ступени: похоже было, что он вовсе не устал и даже не потерял дыхания. Его проводник буквально скользил рядом, как длинная вечерняя тень. Мы изо всех сил старались от них не отделиться.

Свет факелов становился все бледнее. Наконец, одна из площадок лестницы открылась прямо в сияющий день – это был узкий проем со сдвинутой в сторону железной решеткой. И вел он на открытую галерею, что опоясывала то ли горный склон, то ли стену Чертога.

Шайх вместе с мальчиком стали совсем близко к краю, мы едва перешагнули порог.

Внизу обрывались вниз крутые склоны, образуя глубокие ущелья, заросшие поверху темным хвойным лесом. Что было внизу – неведомо: там клубился туман, такой же переливчатый, как обмот нашего хозяина, и такой же непроницаемый. Это облако казалось живым и дышащим – впечатление усиливалось тем, что временами оно утончалось, вздымалось стеной и тотчас опадало книзу. Дыхание чудовища, что уже с трудом выдерживает бремя сего мира… Занавес, коим скрыты завораживающие тайны бытия.

– Знаешь, что там, за Радужным Покровом?

– Рутен. Земля Рху-тин.

– Ты умный отрок. А как его достигнуть?

– Броситься вниз, да?

– Верно. Только ты и не думай, – смуглая рука покрепче перехватила малую ручонку и оттянула моего удальца от края. – Это для храбрых и знающих.

– Ты хочешь сказать – я не храбр?

– Ты безрассуден. Это значит – твой рассудок ещё не отточен, и знаний твоих еще не достает для того, чтобы они переместились из головы в твои кости и мышцы. Там, на этой призрачной земле, ты найдешь свой конец – и ничего более. Даже тело твое мы не сумеем извлечь и похоронить.

Интонация, с какой это было сказано, показалась мне излишне жесткой, но Моргэйн ее принял.

Да, он стоял теперь очень смирно и не пытался двинуться в ту или эту сторону. Не слишком ли он мал для того, чему я согласился его подвергнуть, подумал я внезапно. Разумеется, был один малыш, который в четыре года – как раз в Моргэйновых летах – знал наизусть Коран. Когда в десять лет он потерял зрение от оспы, это знание, возможно, его спасло: к тому времени он уже умел нанизывать блистательные рифмы, которые со временем обрели душу.

Был ли он к тому же воином – он, который писал стихи о мечах и кольчугах? Ведь мой внук должен стать не одним хафизом, не одним мудрецом, но и воином… Читать он, правда, уже умел, хотя и только по-франзонски, да и деревянным мечом работал неплохо.

Эта пара стала отходить к нам. Почти комедия: гибкий барс и тихонький мышонок под половой тряпкой…