Меч и его Эсквайр

«Царь-пастух Дауд никак не мог построить Храм, хотя убивал во имя Господне и по слову Его. Дом Господен рушился дважды, когда стены его еще не успевали достигнуть крыши и перекрытий. „Отчего ты не позволяешь мне восславить тебя? Я нещадно сражался с отступниками Твоими!“ – возмущенно говорил Давид своему возлюбленному Яхве. – „Да, но разве и они не были моими людьми? – отвечал Господь Всех Живущих. – Разве их собственная кровь и кровь, ими пролитая, не на твоих руках, коими ты хочешь воздвигнуть мне Дом, и разве их грехи не на твоей душе?“ Но всё же дал Господин обещание послушному рабу Своему, что сыну царя от прекрасной Беер-Шебы, Сулайману ибн-Дауду, хотя он и супруг многих жен, и потатчик многим верам, дозволено будет, наконец, возвести Храм, и не будет тому Дому Бога равных во всей Земле живущих».

Вот что Бахира, Дочь Книги, повторила для меня, хоть я хорошо помнил эту притчу. Нас учили на ее примере совсем юнцами.

– Что до моего личного храма плоти, – добавила Бахира, – то не беспокойся. Печать с моей потаенности еще не сорвана, посвящение в истые Дочери Энунны состоится еще не скоро. Сестры медлят – хотя нам как никогда нужны дети. О, ты думаешь, мы размножаемся сами из себя или только и ловим прикровенных юниц, которые не очень-то жаждут стать нашими? У нас куда строже, чем у прочих женщин, относятся к зачатию прекрасных сыновей и дочерей и к… прободению девства. Да и непристойно мне при слабом матушкином здоровье заниматься баловством.

– Муж мой, – тихо и веско добавила к этой язвительно витиеватой речи моя Захира. – Прости нас. Но без тебя настал час решения, которое мы, женщины Вард-ад-Дунья, до того откладывали столько, сколько могли. Кинжалу давно выкованы ножны, стрелу готовы вложить в колчан. И дай Всемилосердный, чтобы это решение не было принято слишком поздно для всех нас!

О чем жены моего дома намекали так расплывчато и вместе с тем так настоятельно? Кое-что я понял через неделю, когда слепой жребий неведомо и неожиданно для меня сделал меня Амиром Амиров. Я вспоминал весь этот день моего покойного мейстера Хельмута. Ибо теми, кто постучался ко мне в двери с этой новостью, предводительствовал оживший клинок, стальная копия моего молодого рыцаря-меченосца, и на его бледном лице сияло почти издевательское торжество.

Знак VI. Филипп Родаков. Рутения

– Что-то ты, брат, погрешил против правдоподобия, – сказал я Торригалю, что беззаботно ковырял в зубах многоразовой зубочисткой из слоновой кости: антикварная вещь, небось еще от его барской жизни осталась. Из рук Великого Фридриха попал прямо ко двору Великой и любвеобильной Екатерины, красавец вельможа в случае, чистых немецких кровей, еще и трубку, наверное, курил для пущего кайфа в процессе горячей постельной работы, подумал я.

– В чем это? Что после длительного правления бывшего палача и успешного хозяйственника эту престижную выборную должность занял блестящий воин, оборотистый торговец культурными ценностями, сам писец-каллиграф, поэт и музыкант? Да что ты. Наш Арман в те поры практически ничем не погрешил против себя, не то что некоторые Готлибы. Хотя это как раз не счет: Скондия такими вещами никогда не озадачивалась.

– Хочешь сказать, что они там все такие умные и передовые?

– Скорее, что не велик престиж – быть Амиром Амиров при таком Совете, как наш. Со стороны выглядит распрекрасно, а на самом деле ходи всю жизнь, как кобыла на привязи главного закона. Ты первый среди равных, самое заметное дерево в лесу, куда скорее всего ударит молния, – как, впрочем, все обыкновенные рутенские венценосцы. Только они сего не сознают.

– В самом деле?

– В самом-пресамом. Ты разве о том не думал? Вот и вылупилось из твоего подсознания, и воплотилось в конкретном человеке.

– И лозунг: «Вся власть…

– …Братьям Чистоты». Ага.

– Они – это, по моему личному замыслу, типичная мужская хижина. Стоит на обочине мирного поселения, бережет его покой и заодно отрывается по полной.

– Ай, Фил, там же и отдельные жены присутствуют. Даже прелестная Бахира отчасти этому мастерству причастилась…

– Для главного женского центра, я думаю, скорее храм Детей Энунны пригождается.

– Правильно думаешь, – Торригаль размял в длинных крепких пальцах культовую сигарету «Герцеговина Флор» чтобы легче добыть табак для своей трубки. Это курево с теплым и густым вишневым запахом, которое он называл «диктаторским», Тор использовал как знак того, что действие переносится в высшие сферы. Так-то он, оказывается, и не курил вовсе – больше меня дымом обдавал, хитрец. Прежняя сигара была чистой воды показухой, для затравки сюжета. А нынешняя вересковая трубка, кем-то как следует обкуренная… Аромат на аромате… Одним словом, вождь на вожде сидит и вождем погоняет.

Это вернуло меня к нынешней теме.

– Ты ведь знал в глубине душевной, что реальная власть – это воевода, военачальник, тот Роган, который не может быть королем и не соблаговолит стать герцогом. А калифы – они, по пословице, бывают на час. И эмиры…