Мать и сын

— Я с радостью с тебя соскочу, парень, — нежно проворковал я. — Но в этой сумке я принес с собой хлыст для мальчиков. Такой испанский. Шестьдесят два сантиметра длиной, шесть миллиметров толщиной. — Ничего подобного у меня с собой не было, но побасенки эти приделали моему желанию пару крылышек. — Розга для наказаний, Отто, розга для гадких мальчишек… Ты чего хочешь? Мою любовную дубинку, или дубинку, которой бьют, — чтобы кровушка по твоим ляжечкам потекла?.. Выбирай же поскорей, что душе твоей милей… — Я дал Отто прочувствовать короткий, но мощный рывок.

— Ты… ты негодяй!.. — простонал Отто, бессильно вздергивая голову.

— Ты никогда не знал, кто я, Отто, — сказал я как можно медленней и четче, хотя мне казалось, что я говорю слишком быстро.

— Чего ты от меня хочешь…! Что ты делаешь…! Ты не человек, а…! — в полный голос взвыл Отто. Его борьба вновь чуть не завершилась успехом, но я был сильнее.

— Я есмь и буду Тем, Кто я есмь и буду,[58] — сказал я, в то время как мне все-таки удалось почти нечеловеческим усилием заставить собственное тело замереть. Сумеет ли Отто опознать цитату?.. Вряд ли…

— Я тебе сейчас расскажу, кто я такой, — продолжал я. — Ты этого никогда не знал, Отто, кто я такой. Вот теперь узнаешь. Первый раунд, это было еще все-таки ради тебя, Отто, милый зверь мой… Но второй раунд — для кое-кого другого… теперь я беру тебя и катаюсь в тебе, просто потому, что наслаждаюсь твоей болью, Отто. Теперь я беру тебя, чтобы мучить, терзать, видеть и слышать твою боль, чтобы заставить тебя петь и плясать, для меня, мой маленький музыкант… Ровно столько, сколько мне будет угодно…

— Ты… ты… ты чудовище… ты меня убьешь! Нет! Нет! Я не могу!..

— Слушай внимательно, Отто, — воззвал я к нему. — Если пациент доктору не помогает, доктор ничего сделать не может. Можешь орать, пока соседи не набегут. Но я‑то не боюсь, Отто… я — нет… Я им просто скажу, что ты педрила… Что они живут на одной лестничной площадке с кем-то, кто называет себя мужчиной, а сам, как девка, под любым мужиком ножки раздвигает… — Я снова сделал пару рывков.

— Я… я так умру!.. перестань!.. — прохрипел Отто, кусая подушку.

— Все там будем, — утешил его я, вновь чудесным образом овладев собой и умудрившись не шевельнуться. — Ох, заткнуть бы тебе глотку, раз и навсегда… Богом клянусь, Отто — я это могу, я это сделаю, лопни мои глаза… Мне терять нечего, и бояться мне нечего… Но я бы лучше послушал, как твое горлышко поет и говорит… отвечай мне то, что я хочу услышать… Будешь давать ребятам в порту?.. Будешь слушать, что я тебе говорю?..

— Я не знаю…! Всё, что!.. Нет!.. Да!.. Что хочешь… А-а… А-ааа…

— Деньги, которые ты будешь получать от моряков, — они не для тебя, Отто, — сказал я заклинающим, почти торжественным тоном. — Сейчас я тебе расскажу. Знаешь, для кого эти деньги?.. Нет, не для меня… Ты, может, решил, что… Ты подумал, что я сводник, что ли?.. Подумал, да?..

— Я… ооо… — выкрикнул Отто. — Я ничего такого… А-а-а!.. У меня кровь!.. Точно, кровь!..

Я вонзил шпоры и пустился рысцой. Отто уже не мог вымолвить ни слова, но заголосил так, что я встревожился и, рискуя упустить нижнюю часть его тела, обеими руками вцепился ему в шею и горло и прижал его голову к подушке. Его вопли таким образом приглушились, но звук был по-прежнему тревожный. Я, однако, знал, что был на верном пути к свершению чуда, и оно свершится со мной до того, как соседи, пожарные или полиция смогут этому помешать.

— Деньги, — выдохнул я в ухо Отто, — деньги, которые ты будешь зарабатывать задницей… они не для тебя, но и не для меня… Они для одного мальчика… которого я в самом деле люблю, Отто… Единственный мальчик на всем белом свете, которого я люблю… я боготворю его, навеки, ты слышишь?.. — Я на несколько секунд замер. — Только его люблю, его боготворю… а не тебя… Тебя я презираю, Отто, слышишь ты… Презираю тебя, так же как и твою пидорскую задницу, блядскую задницу… Но ты будешь прислуживать ему, ему, моему принцу… день и ночь… на улице, как шлюха, на это ты годишься, вот чем ты будешь служить ему, жопой своей продажной… — Я отбил в нем яростную дробь и, всем весом рук и плеч навалившись на Отто, еще глубже вжал его лицо в подушку. — И все эти деньги ты будешь отдавать ему, Отто, каждый божий день… — выдохнул я. — Будешь класть их на стол, потому что тебе нельзя даже дотрагиваться до него… даже руки ты не посмеешь подать ему, моему — я почти выговорил имя, которое Отто был недостоин узнать… — Ты кладешь перед ним деньги, и он лупит тебя… каждый день он будет бить тебя, этот принц мой, мой принц… Я тебя крепко держу, а он тебя мучает, хлещет тебя —

Я вцепился зубами в плечо Отто и сжал челюсти. Отто вскинул голову и завизжал — уже совсем дико. Я ощутил, что мой мужеский сок во второй раз изливается из меня. Я лежал неподвижно. Отто продолжал содрогаться в рыданиях. Взгляд мой упал на волоски на его шее. «Фунт льна», — пробормотал я про себя.

— Если Христос не восстал, вся наша вера напрасна, — сообщил я ему. — Скажем так.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ