Мастеровой

— Отчего же нет? — удивился Куликов. — Училище ведь коммерческое. Подадите прошение директору, внесете в кассу сумму — немалую, к слову. Вам составят график, будете ходить и сдавать экзамены. Можно не по разу, но за каждый дополнительный придется заплатить. Многие так годами ходят, — офицер усмехнулся. — А училищу с того прибыток. Без свидетельства об окончании никуда не примут — ни в чиновники, ни в университет.

— Учебники дадут?

— В библиотеку запишись, — посоветовал Куликов. — А насчет учителей… В газетах объявлений много. Этим зарабатывают как студенты, так и выпускники училища.

— А преподаватели реального?

— Им запрещено. Дабы исключить злоупотребления.

— У нас запросто, — хмыкнул в голове Друг. — Многие на этом поднялись.

— У меня будет просьба, Михаил Игнатьевич, — повернулся Федор к Рогову.

— Отпуск дать? Сократить рабочий день?

— Этого не нужно. Хочу револьвер сделать — собственной конструкции.

— Чем наган не угодил? — удивился Куликов.

— Многим. Недостатков у него хватает, основные — тугой спуск и мешкотная перезарядка. Шомполом по одной выбить гильзы из барабана, затем так же снарядить. Вы этим занимаетесь, а напротив стоят вражеские солдаты и с интересом наблюдают. Есть еще соображение, Николай Егорович. Заказ от казны вы, считайте, завершили. Что дальше? Отправлять мастеровых в отпуска? Жалко. Производство ведь отлажено, может выпускать тысячи револьверов. Но заказа нет.

— В оружейные лавки лишние пойдут, — пожал плечами Куликов.

— А они возьмут столько? Я ведь специально узнавал. Наган стоит, как бельгийский пистолет, даже больше. А на те мода. Вот и лежат в лавках наши револьверы — редко кто берет.

— Тогда лучше сделать пистолет, — предложил офицер.

— Это надо производство перестраивать: закупать станки, прессы, переучивать мастеровых. Казна даст денег?

— Сомневаюсь, — вздохнул Куликов.

— А теперь представьте: в лавке появился револьвер, ни в чем не уступающий пистолету. С легким спуском и зарядкой, прикладистый и надежный. Если правильно дать рекламу, станут покупать. А у нас цех с опытными мастеровыми и отлаженный процесс. Будет прибыль у завода.

— Ну, а как не станут брать? — хмыкнул Рогов.

— Сделать сотню-другую револьверов для начала. Посмотреть на спрос. Деньги небольшие. Завод убытка не заметит.

— Рискнем, Михаил? — спросил Куликов Рогова.

— Можно, — кивнул тот головой. — Сколько времени просишь? — посмотрел на Федора.

— Месяц.

— Новый револьвер за месяц? — поразился Рогов.

— А чего там хитрого? — пожал Федор плечами. — Ствол, рамка, барабан и курок с пружиной. Пистолет сложнее.

— Ладно, — согласился Рогов. — Месяц дам.

— А я обеспечу заготовками, — поддержал Куликов. — Федор прав: размахнулись широко. Револьверов можем выпускать тысячи. Жалко будет прекращать. И мастеровых увольнять не хочется — как понадобятся, не найдешь…

— Господа! — обиженно прервала их Куликова. — Вы совсем забыли про дам. О делах своих на заводе поговорите.

— Молчу, дорогая! — повинился Куликов. — Сейчас кликну официанта. Пусть несет вино и балык. А то я что-то проголодался.

Он захохотал. Конец вечера прошел весело. Штабс-капитаны вспоминали обучение в Михайловском училище, как познакомились с будущими женами. Было видно, что говорено о сем не раз, но офицерам это доставляло удовольствие. К разговору подключились дамы, вспомнили о детях. У Куликова подрастали девочки-погодки, у Рогова — сын. Офицеры в шутку спорили, кого из дочерей Куликова он со временем выберет, жены смеялись и вставляли свои замечания. Милая, семейная атмосфера. На прощанье Федора пригласили, не чинясь, заходить в гости, тем все и завершилось. Офицеры с женами отбыли на коляске, Федор отправился к себе пешком — после ресторанной духоты захотелось освежиться. Он шел, вспоминая вечер, и улыбался. Друг молчал. Наконец, Федор спохватился и позвал его:

— Ты где? — спросил тревожно.

— Здесь, — сдавленно отозвался Друг.

— Почему молчишь?

— Да хреново мне, — раздалось в голове. — Отчего-то накатило. Ресторан, друзья с женами, шампанское и коньяк. Погоны, ордена… Все молодые, полные надежд. И я точно так же пел, заплатив лабухам четвертной — за меньшее к инструменту не пустили. Для нее пел.

— Жены?

— Не помню, Федя. Была там со мной женщина, а вот кто она — потерялось. Помню лишь, что любил ее очень. Так, что сердце защемило, когда вспомнил. И такая вдруг тоска! Что-то с этой женщиной случилось — умерла или ушла к другому. Хорошо, если второе.

— Почему? — удивился Федор. — Она ведь бросила тебя. Я бы не простил.

— Эх, Федя, Федя, — вздохнул Друг. — Не любил ты по-настоящему. Невозможно ненавидеть человека, от которого без ума. Будешь мучиться и страдать, но желать ей зла — ни за что. Помнишь, как у Пушкина? «Как дай вам Бог любимой быть другим?» Были у меня потом женщины — и немало, но вот эта… Но вот кто она, стерлось. Прямь беда… Ладно, Федя! — голос Друга окреп. — Не будем раскисать — нас ждут великие дела. Готов к свершениям?

— Всегда готов! — отрапортовал Федор.

Глава 6