Мастера портрета

Создавая портреты, художник уделял наибольшее внимание лицу изображаемого персонажа, стремясь передать его более точно и правдиво, поскольку по лицу можно судить о внутреннем мире человека. Фигура портретируемого, как правило, с трудом угадывалась под тяжелыми складками одежды; зато ткани и кружева, их фактуру и вышивку Вишняков исполнял с большим мастерством. На заднем плане художник обычно помещал драпировки, колонны, фонтаны или деревья; в результате создавалось впечатление, что модель находится в богато обставленном зале, комнате или на фоне пышной природы.

^{И. Я. Вишняков. «Портрет Сарры-Элеоноры Фермор», между 1745 и 1750, Русский музей, Санкт-Петербург}

^{И. Я. Вишняков. «Портрет молодого человека», Картинная галерея, Львов}

Наиболее удачными считаются картины Вишнякова, изображающие детей. Именно благодаря этим портретам художник завоевал всеобщее признание. Он писал маленькие модели в парадных костюмах, сковывающих их движения, но, несмотря на это, по-детски искренних, простых и непосредственных.

Одной из самых известных работ художника является «Портрет Сарры-Элеоноры Фермор» (между 1745 и 1750, Русский музей, Санкт-Петербург). Вишняков написал девочку Сарру в красивом, пышном, серебристо-сером платье придворной дамы. Мастеру довольно точно удалось передать и некоторую неловкость движений, и худобу еще не сформировавшегося подростка. Взгляд Сарры-Элеоноры, серьезный и сосредоточенный, устремлен прямо на зрителя. Особенный интерес вызывают руки девочки: многие исследователи считают их чересчур длинными, но все-таки в целом вся фигура выглядит гармонично.

В 1749 году Вишняков исполнил портрет брата Сарры-Элеоноры, десятилетнего Вильгельма Георга Фермора. Мальчик позировал художнику в полный рост, в мундире сержанта лейб-гвардии Преображенского полка.

Андрей Матвеевич Матвеев (1701–1739)

Художник долгое время прожил за границей, обучаясь живописи у голландских мастеров, однако он на протяжении всей жизни оставался исконно русским художником, прекрасно чувствующим и понимающим традиции своей страны.

Андрей Матвеевич Матвеев был одной из значительных фигур. О его детстве сведений сохранилось очень мало. Известно лишь, что в 1716 году благодаря покровительству Петра I Матвеев получил возможность поехать в Нидерланды для совершенствования в живописи. Юноша обучался в Амстердаме у А. Боонена, а с 1725 по 1727 год — в Антверпенской академии художеств. После возвращения в Россию Матвеев был назначен руководителем «живописной команды» при «Канцелярии от строений Санкт-Петербурга» и занимался созданием художественного убранства зданий и сооружений столицы и других российских городов, а также вел преподавательскую деятельность, обучая молодежь живописи и скульптуре. Матвеев исполнял росписи в Петропавловском соборе, писал иконы, картины на самые разнообразные сюжеты.

Особое место в его творчестве занимают портреты, отличающиеся естественной и непосредственной композицией и реализмом. Таковы портреты И. А. и А. П. Голицыных, исполненные в 1728 году (собрание И. В. Голицына, Москва).

^{А. М. Матвеев. «Портрет княгини А. П. Голицыной», 1728, собрание И. В. Голицына, Москва}

Особенно удался мастеру образ Анастасии Петровны Голицыной, статс-дамы при дворе Петра I, Екатерины I и Петра II. Мастер изобразил женщину в парадном красном платье с массивной золотой брошью, но тем не менее не надменную, как полагают некоторые исследователи, а скорее уставшую от тяжелой жизни. Показав грусть, недоумение и почти детскую жалобу в ее взгляде, художник тем самым сочувствует своей модели.

В следующем году художник написал «Автопортрет с женой» — первый парный портрет и автопортрет. Композиция этого произведения довольно проста: Матвеев поместил обе фигуры — себя и своей жены — в центре холста. Кисти Матвеева принадлежит ряд значительных работ, среди которых картины на религиозные сюжеты: «Моления о чаше»; «Сретение»; «Благовещение».

Алексей Петрович Антропов (1716–1795)

Правдивость картин Антропова порой напоминала легкую карикатуру. Например, при работе над портретом Петра III художнику удалось создать образ человека, «душевно развинченного, неуверенного, балансирующего в своей почти балетной позиции среди теснящего его интерьера и многозначительных атрибутов царской власти, в обстановке, куда он „вбежал“ случайно и, как оказалось, ненадолго».