Мастера. Герань. Вильма

Какого черта! Ну мы и разболтались! Счастье еще, что нас не занимает исторический роман. Наша задача — познакомить читателя немного с плотничеством, а по возможности и с другими ремеслами. Впрочем, и писательство может быть кой для кого ремеслом. Болтали же мы о разных ремеслах и профессиях, почему бы нам теперь не потолковать и о писателях? Военное ремесло тоже иным по душе, а потому вспомянем и солдат. Конечно, вокруг каждой профессии вертится немало самоучек, подсобных рабочих, энтузиастов; однако мы воздаем должное профессионалам. Правда, высказываться о писателях или солдатах по призванию как о ремесленниках — это несколько вульгарно, неуважительно. Оттого для этих и тому подобных профессий мы пользуемся термином: искусство. Это выражение очень расхожее. Каждый день мы слышим о военном, литературном, музыкальном, спортивном, художественном, актерском, парикмахерском и бог знает еще о каком искусстве. Парикмахер есть брадобрей — иными словами, ремесленник, который ловок нас остричь, обрить, умыть и забрать последнее. Некоторые предпочитают даже говорить «обрить» вместо «обобрать догола». Тупейный художник — это художественно чувствующий брадобрей, который может на любой дурной голове сотворить чудо, художественное произведение, нам это хорошо знакомо. Охотник… ну кем же может быть охотник? У нас охотников-профессионалов наперечет, но зато энтузиастов, самоучек — ого-го! А вот браконьер — это что? Самоучка? Энтузиаст — не энтузиаст, ученый — не ученый, оруженосец, опасный турист? Нет, охотника и браконьера впутывать сюда не станем! Что, если они бациллоносители? Неужто нам и без того мало замечательных ремесел и профессий? Например, портной, жандарм, ветеринар, кожевенник, часовщик, дорожный мастер и прочие. Вспомним и научную стезю! Превосходно! Конечно, мы имеем, в виду какое-нибудь обществоведение или искусствоведение, что-то такое неточное или не совсем точное; нас занимает некая яркая, пестрая наука; возьмем взаймы у естественных наук краски, и — раз-два — мы уже знаем толк в науках общественных и художественных: кое-что закрасим, кое-что приукрасим, перекрасим или разукрасим.

А главное в искусствоведении — это «ведение» о том, как при необходимости из пестрой науки сделать науку строгую, конкретную, основательную, стало быть точную и, что еще важнее, понятную и «веду» и «неведу». Но мы-то знаем, что ведение — это то же, что весть, а где весть, там и повесть, и вот мы уже в искусстве. Повесть — это как бы некая побочная весть, своего рода приблудок! Трудно даже поверить, как искусство с наукой связано. Но мы же сказали: все взаимосвязано! О повести можно было бы говорить и говорить. Очень известна, например, повесть горизонтальная, называемая в народе заповедкой. Затем — вертикальная, или погруженная вглубь, в просторечии именуемая исповедкой. Не менее известна повесть solidus[22], то есть позолоченная. Собственно, речь здесь идет о вертикальной повести хвалебного жанра, идейно бедной, но зато очень желанной. И составители хрестоматий очень любят solidus. Учителя предпочитают soldo[23]. Вместо выражения soldo некоторые теоретики используют термин «микроповесть».