Хотел я или нет, а непрестанно думал о Вильме. А со временем мысли о ней стали все больше будоражить меня. И не будь она такой красивой, воображение мое все равно заработало бы на всю катушку. Особенно вечерами мне часто казалось, что, кроме нее, хоть она и старше меня, ни в Околичном, ни в целой округе, а то и в целом свете нет для меня ни одной другой красивой женщины. Меня стало мучить даже то, что мне в ней нравилось, я внезапно острее увидел все, что когда-то давно пережил с ней или что просто подметил у нее. Вдруг мне начало недоставать ее веснушек, о которых я знал и прежде, только теперь они так приспособились к коже, что сделались совсем незаметны, но я-то помнил их еще по прошлым годам. И вдруг начал терзаться: так ли оно на самом деле, действительно ли она весноватая? Была весноватая? Вдруг мне представилось, будто вовсе не была. Ну и ну, чего только время не сделает! А может, шея у нее и не весноватая. Или да? Почему ж я лучше этого не разглядел? На шее, на шее, пожалуй, и не бывает веснушек. Нет, Вильма не весноватая. Может, и не была никогда. А вообще — зачем над этим задумываться? Почему мне пришло это в голову?
А почему она хотела, чтобы я ей повторял, что она мне нравится? Почему хотела, чтобы именно я это повторял? Ей-богу, надо поглядеть на эти ее веснушки.
Я даже не обнял ее, хотя она и льнула ко мне. Если бы она так не хлюпала! Чего она так ревела? В самом деле, я едва ей не врезал! Дуреха! Она же чуть не била меня…
Но эти веснушки… Хотя дело не только в веснушках. Ведь она была совсем голая. Ошалеть можно! Ни с того ни с сего взяла да разделась! Что ее стукнуло?
Может, этими веснушками я немножко попользуюсь?!
Только когда? Допустим, сегодня суббота, в субботу и в воскресенье мастер с Имро дома. В понедельник мне опять на занятия. А что, если мне попробовать заболеть? В понедельник заболею. И никуда не поеду. Ей-богу, уж очень меня занимают эти веснушки. Глядишь, я и вправду ими немножко попользуюсь.
В понедельник утром мастер с Имро ушли на работу, наверно в эту свою строительную контору, а может, работали где-то на стороне, но я видел, как они уходили. Потом я заметил и Вильму, она вышла со двора минуты через две после них и довольно долго возилась в парке — бог знает, что она там делала. Уж что можно в таком парке делать! Коли все отлично растет, человек там может только или мешать, или всем восторгаться. Однако у Вильмы не было времени для восторгов, она ведь с чем-то там канителилась — пожалуй, хотела с розовых кустов собрать какие глазки… или она уже прививала? Не помню точно, когда это было, но, если бы вы меня вынудили, я бы, может, и вспомнил. Знаю небось, когда прививают.
Она умела прививать. Умела и прививать, и прищеплять. Глазок у нее, пожалуй, взялся бы и на печи. Должно быть, она и на сей раз прививала, а что ей еще было делать в этом распрекрасном парке? У нее в руках не было даже грабелек, а мотыгой об эту пору она могла бы лишь навредить парку. Ну значит, остается одно — почка. Может, ей просто какая-нибудь почка понравилась и вот она с утра пораньше прыг-скок в парк, а может, просто помогала парку расти. А я то и знай выглядывал из окна, хотел к ней идти, но никак не мог найти повод. Хотел было идти обирать липовый цвет, но, прежде чем взять у сарая лесенку, я заметил, что липка перед нашим домом (хотя у нас перед домом вовсе не было липки), липка перед нашим домом уже отцвела. Были на ней желто-зеленые шарики. Почти такие, как мелкий горошек. Если вы умеете хорошо прививать и прищеплять, так и на липе что хочешь привьется! У Вильмы любая почка привьется.
Но внезапно Вильмы в парке не стало, напрасно я выглядывал из окна. Тьфу ты пропасть, где Вильма, почему она не обихаживает свой парк, еще придет кто в Околичное и подумает, что парк растет сам по себе, а то, может статься, и перед нашим домом ничего не увидит. Да я и сам уже ничего там не вижу, хотя всего минуту назад, всего лишь минуту назад, вроде там была липка. Свисали с нее шарики. Такие маленькие ядрышки. А что еще может быть в таких малюсеньких шариках? Только ядрышки, разумеется только ядрышки. Такой липовый шаричек ведь меньше черешневой косточки. Ровно смородинка. А, к черту смородину, к черту груши, плевать на фрукты. Где эта липка, дьявол ее побери? Вильма все равно больше любит цветки, да вот незадача: Вильмы вдруг в парке не стало. А я уже держал на плече лесенку!
Надо идти к ней! И я пошел. Она была на кухне. Я и сам чуточку трусил, а уж она, представляете, до того перепугалась, что я вынужден был перед ней извиниться.
Однако и она извинилась. — Руденко ты мой золотой, хорошо, что пришел, я хотела поговорить с тобой, но не знала, как нам встретиться.
— Ты правда обо мне думала?
— Правда, Руденко! Ты, поди, даже и не поверишь, как я эти дни мучилась. И из-за тебя тоже.