Мастера. Герань. Вильма

— Ладно, Вильмушка, — никак не унимался мастер, — я ведь так просто, может, когда и будет у тебя какая конопля. Выглядывали мы с Имро местечко у воды, откуда потом тебе будет сподручней вымачивать.

— Ах вы, старые олухи! — Она обхватила Имро вокруг талии: ей казалось, он вот-вот рухнет.

— Не бойсь, с него как с гуся вода, — махнул мастер рукой. — Мне пришлось его дотащить, чтоб ненароком возле этой конопли не уснул. Уложи-ка его в постель! Увидишь, завтра про все забудет, будто ничего и не было. А я должен на минуту выйти. Имро разговор мне перебил.

4

Она осталась с Имро одна. Наскоро разобрала постель, но, когда попыталась уложить его, он, немного уже очувствовавшись, стал упираться. — Не-е, мне еще неохота спать.

— Не дури, Имро! Ты едва стоишь на ногах.

— Нет, мне неохота спать. Не пойду спать, не хочу в постель.

— А мне что! Ты ведь шатаешься! Ну так! Куда же ты лезешь?!

Она начала его раздевать, он продолжал сопротивляться, но вскоре — видать, был и впрямь изнурен — подчинился, дал себя раздеть и уложить. Она дораздевала его уже в постели, а чтобы он на нее не сердился, несколько раз погладила его, сперва по голове, потом и по плечу погладила и невольно, как бы позабывшись, а может, просто потому, что ей показалось, будто и Имриху если не всегда, то хоть в такую минуту это приятно или, во всяком случае, могло быть приятно, невольно прижалась к нему.

Имро стерпел. Да и сам раз-другой легонько погладил ее по спине, ей подумалось, что он собирается ее еще ближе привлечь, она готова была поддаться ему, и вдруг ей самой захотелось, опять захотелось, чтобы и Имро погладил ее, пусть даже сейчас, когда он в подпитии. А возможно, он и не очень-то пьяный, может, больше притворяется. Она подсела к нему и начала гладить. Нагнувшись, поцеловала в щеку. Но он почти обиделся: — Не целуй меня!

Она улыбнулась. Потом сказала: — Не сердись, знал бы ты, как несет от тебя палинкой, радовался бы, что хоть кто-то до тебя дотрагивается.

— А ну скажи еще раз!

— Другой, ежели такой пьяный, радовался бы, что хоть кому-то не противен!

Теперь уже Имро ей улыбнулся: — А я, правда, тебе не противен?

С минуту они глядели друг на друга, и Вильма — кто знает, серьезно или в шутку — процедила сквозь зубы:

— Свинья.

Ноги у Имро были уже на изножье кровати. Вильма разула его и раздела и даже прилегла к нему ненадолго. Они обнимали друг дружку. Но Имро обнимал ее так, словно бы уже спал.

— Все у нас… В горах… Перестреляли мы…

И очень скоро в самом деле уснул.

Какое-то время Вильма лежала возле него. Вдруг и она почувствовала себя ужасно усталой. Забыла даже, что лежит рядом с Имришко, захотелось уснуть. Уснуть по-настоящему и совсем забыть…

Но внезапно она вспомнила, что наказала соседке купить для нее в лавке дрожжей. Что, если бы соседка тут ее застала? Ох, провались к черту этот пирог! Зачем он, для кого? Скорой всего, его и есть-то некому будет. Но ведь и послезавтра снова надо будет печь или варить. И варить и печь! А может, и то и другое. Зачем? Без конца одно и то же, варить и печь, работать, убивать время в работе, без конца одно и то же. Изо дня в день! Вкруговую!

Она потихоньку слезла с кровати, оделась и вышла во двор.

На дворе сама над собой завздыхала: — Господи, что у меня за жизнь! Он был в горах, а я там по сю пору! Да кто об этом знает? Бог ты мой, ну кто обо мне что знает?..

А как-то раз — у меня тогда уже накопилось порядочно книг, некуда было их складывать, и я рассовал их все по углам, дома и в общежитии, — понадобилась мне для них полочка, а покупать не хотелось. Денег у меня, у студента, не было, и я хотел самую что ни есть обыкновенную. И вот подумал: тут ведь даже столяра не надобно, сколотить может ее и сосед. Я умышленно пошел к Гульданам рано утром, полагая, что мастер с Имро еще дома, но оказалось, они ушли на работу раньше обычного. Иди знай!

Стучу, вхожу в кухню, в кухне никого. Но мне почудилось, что, когда я отворял дверь, кто-то прошмыгнул в горницу. Да, кто-то прошмыгнул, но двери остались открытыми — я заглянул в них. И тут же должен был извиниться: — Прости, Вильма! Не помешаю?

Она плакала. Я охотно тут же бы и улизнул, да было поздно.

Она испугалась моему приходу, быстро утерла слезы и заставила себя улыбнуться. — Ну что ты, Рудко! Ты не помешаешь. Если хочешь, заходи! — Она попробовала улыбнуться приветливей, но у нее снова навернулись слезы. — На меня лучше не гляди!

Я даже забыл, зачем и пришел к ним. Правда, чуть погодя вспомнил.

— Знаешь, Вильма, мне бы Имриха или мастера. Нужна маленькая полочка. Книжки некуда поставить.

Она обрадовалась. Но лишь тому, что нашлось о чем говорить. — Полочка — ерунда. В два счета они тебе ее сделают. Что Имро, что отец. И давеча мастер делал полочку, правда для кастрюль. И для книг сделает. Это для них — дело плевое. — И снова залилась слезами. Но тут же и рассмеялась или, во всяком случае, попыталась улыбнуться. — Извини, Рудко! Я нынче совсем никудышная. Спроси меня кто, отчего плачу, я, поди, даже и не отвечу.

— Я ведь только насчет полки. А вмешиваться ни во что не хочу.