Мастера. Герань. Вильма

А однажды — допустим, уже летом — они опять ставили у одного богатого крестьянина амбар; был он почти готов, ходили они туда-сюда по перекладинам и советовались, как быть дальше. Не то чтоб они нуждались в совете — у обоих за плечами было немало амбаров, — но если бы такая работа не прерывалась порой разговорами, то иной наблюдавший вчуже мог бы подумать, что поставить амбар — дело плевое. Ведь и хозяину, что временами наведывается на их работу взглянуть, хочется кое-что о своем амбаре узнать или то-се в нем улучшить, чтоб уж его-то амбар был не чета другим. Попробуйте какому крестьянину — ха-ха, давненько не видывал я крестьянина! — сказать, что его амбар — хе-хе, а где они, те амбары?! — пустяковина! Даже теперь, когда амбар его уже скособочился, сгнил или сгорел, даже теперь он бы на вас разозлился. Такой вещью может лишь тот не дорожить, кто не знает в ней толку, либо завистник, у которого нет амбара, да и нет в нем нужды, ибо нечего туда положить. Однако и бедняку неплохо бывало в амбаре: если на дворе жарко и крестьянин дозволит, он может в амбаре поспать, если дождь — порадоваться, что в амбаре он не намокнет и выспится еще лучше. И горожанин — благо он, на взгляд любителя амбаров, спокон веку был бедняком — иной раз понимает, хотя и всегда отпирается, что городской уют не чета деревенскому. А что в деревне ценнее амбара? Нынешние горожане (на самом-то деле чаще это селяне) живут в государственных либо кооперативных квартирах, а какой там уют — отлично известно, и многие (не все же селяне оглупели и отупели) нет-нет да завздыхают: — Ну и жарища! Был бы у нас амбар! — Или: — Ох и льет нынче! Был бы я дома! — И снова всплывет в его памяти амбар, сарай или чердак, сон под крышей, по которой стучит частый дождь, точно сыплется шебурша ячмень или пшеница. Бетонный амбар, виноват, сон между бетонных стен со сном в амбаре никак не сравнится. Дерево есть дерево, человеку оно близко, ближе, чем бетон. Дерево и растет, а пока растет — цветет, дышит и радуется вместе с человеком. И пахнет. Пахнет и тогда, когда начинает трухляветь…

Однако мы что-то разговорились. Те двое, что ходили по перекладинам, наверняка столько не наболтали, они лишь советовались: — Еще вот это, да еще вот так, проложим либо подложим, перевязку с обеих сторон укрепим…

Вдруг мастер уперся взглядом во что-то поверх изгородей, а вскоре и Имро туда же уставился. Спервоначалу казалось, они рассматривают другие амбары, сараи, курятники или ни с того ни с сего, просто так, засмотрелись на изгороди. Имро приметил, что в одном из дворов по лесенке, приставленной к курятнику, всходит женщина; хоть и видна она была со спины, все равно нетрудно было догадаться, что это отнюдь не старуха; она пригнулась, собирая яйца — а что ж еще там было искать, — и тут у нее задрались юбки, так что парни — если откинуть несколько десятков годков и отца назвать парнем — увидели красивые женские, даже, пожалуй, девичьи, ляжки. Иной бы мог возразить, что о вещах, увиденных издали, не стоит высказываться уж столь определенно и точно, но человеку с фантазией, особенно если в таких вещах он чуть разбирается, достанет намека, прочее он может домыслить, однако тут домысливать не пришлось, два-три двора — не такое уж расстояние. Мастер углядел, что сумел углядеть, а потом испытующе посмотрел на своего подмастерья. — Сдается мне, Имришко, эти ляжки мы уже где-то видели!

Имро вгляделся. А немного погодя сообразил, что забыл на отцовы слова улыбнуться. И взял да улыбнулся, только, возможно, совсем по другому поводу, чем подумалось мастеру.

Штефка — а кому ж еще быть, как не ей, — спустилась тем временем с лесенки, медленно прошла по двору вниз и вскоре исчезла.

Они оба снова принялись за работу, и Имро, пожалуй даже невольно, вслух загмыкал.

Гм! Так значит, она здесь живет.

В обеденный перерыв он пошел ее навестить. Его приход очень ее удивил. Она вмиг бросила все дела и вышла приветить его. А потом засуетилась — хотела чем-нибудь его угостить.

— Я ненадолго, — сказал он.

— Все равно. Хочется тебя угостить, Я рада, что ты пришел. Как ты тут оказался?

— Работаю. Помаленьку помогаю отцу.

— Слыхала я, что ты хвораешь. Я бы с радостью тебя навестила. Часто о тебе думала. Йожо мне много раз про тебя говорил. И сказывал, что с тобой встретился.

Он отозвался не сразу. Словно бы еще чего-то ждал. А потом заметил: — Знаю.

Она улыбнулась. — Часто тебя вспоминаю. Погляди! — Она повела его в горницу. — У нас родилась дочка.

В кроватке спала двухгодовалая девочка.

Штефка, склонившись, погладила ее по личику и поцеловала в лоб.

— Поначалу было думала…

Недоговорила. Что она хотела сказать? Смотрела на дочку, и на ее лице поигрывала улыбка. — Говорят, вылитая Йожо.

— И мне сдается, — сказал Имрих.

— Я тебя любила…

И опять умолкла.

Похоже было, что она нервничает.

— Про то не надо. Я и так знаю.

Она разволновалась еще больше.

— Я и сейчас тебя люблю, только… знаешь, я тогда очень была молодая. Оба мы были молоды. Теперь все по-другому. Счастье, что у меня такая чудесная доченька.