Мастера. Герань. Вильма

— Я уже сообразил, — отозвался един из церовских крестьян и вызывающе посмотрел на других.

Все взгляды устремились к нему.

— Ну сообразил. Чего на меня уставились? Решился я. Домой иду. Да, домой! С меня довольно. Чихал я на все. Думаете, мне уж так охота, чтоб меня укокошили? Я ведь крестьянин. Неужто, ребята, того, что случилось, вам мало? Ну свернут мне шею, а прок мне с этого какой? И куда мы прем, да просто так, без всякого понятия? У нас и командира-то нету. Где наш командир, покажите мне? — Мужик меж тем поднялся и теперь еще острее пронизывал всех взглядом. — Послушайте, ведь за это за все кто-то же должен отвечать! Где все наши товарищи, скажите?! Где Карчимарчик? Не смог нас даже остановить, хотя и кричал нам «хальт». А где он, ну где? Или, думаете, поплакали над ним — и все дела? Или считаете, что с немцами сможете столковаться? Вы же видели, господи, ребята, ведь вы же видели, видите, что всех нас ждет. Если уж суждено откинуть копыта, то дома, ребята, только дома! В бога душу мать, так вас и разэдак, ребята, свиньи вы гнусные, на что вы меня подбили!

— Заткнись, заткнись, осел пьяный! — набросился на него кузнец Онофрей. — Наверняка упился, иначе бы ты так не орал. Кто тебя подбивал? Кто тебя подговаривал? Ну скажи, кто тебя подговаривал? Вот врежу по морде — из тебя уже ни одно слово, ни одна гнусность не вылезет! Ну скажи, храпун, кто меня разбудил? Кто мне ночью спать не дал? Кто меня заявился будить? Не ты ли ночью под окном торчал: пошли, Онофрей, пошли! Если думаешь, что у нас нет командира, по морде тебе может съездить и Онофрей!

— Ладно, ладно, Онофрей! — укрощал кузнеца церовский причетник. — На Онофрея тоже кто-нибудь может найтись, хотя и не обязательно именно я, потому как знаю, кстати, что и на причетника в такие минуты иной грубиян может поднять руку. А что, если бы тут был и Габчо? Пусть Габчо был не мой, а твой приятель, однако, братец Онофрей, ты бы тут так не разорялся! А ну как найдется тут какой другой Габчо?! Знаешь, братец, если жалко Онофрея, то жалко и Габчо, и не только потому, что некому тебе заехать в морду. Лучше поосторожней! Ты, Онофрей, поосторожнее! А то вдруг найдется оплеуха и для Онофрея! Люди добрые, ребята, да разве вы не видите, разве не видите, что стряслось? Боже ж ты мой, разве вам мало?

— Чего разохался, ну чего разохался?! — перебил причетника кузнец Онофрей; хоть он и злился на него и был еще немного не в себе, но разговаривал уже поспокойней, а тот, кто его хорошо знал, сказал бы, пожалуй, что он и вовсе разговаривает на редкость спокойно. — Дай мне по морде, коли охота, ну попробуй, дай мне, не то я сам тебе съезжу! Что до меня, то будь ты хоть сто раз причетник, если осерчаю, не побоюсь и святого отца. Думаешь, коли ты причетник, охи тебя спасут?

— Что уж меня может спасти? — Причетник даже руки заломил. — Что нас может спасти? Люди добрые, вот мы наконец собрались все вместе, и с нами случилось то, чего и не должно было случиться. Так надо ли нам как раз сейчас угрожать друг другу? Или станем дразнить друг друга, носы показывать? Нет уж, товарищи! У каждого нос, и голова есть у каждого, однако ж все разом командовать мы не можем. Я старый солдат, хотя на мне нету формы, но солдатом можно быть и без формы, и я думаю, что нам нужен командир — когда людей много, они подчас с трудом договариваются. Мне и впрямь не по себе, и впрямь не по себе, особенно если вижу, что мы еще ни в каком деле не были, а уж языки пораспускали, да и сами бы себя по домам распустили. Не перебивайте меня! Послушайте, люди, не перебивайте меня! Молчи, Йожко! И ты, Мишко! Кузнец, не прерывай меня! Мигалкович, цыц! Потом скажешь, если захочешь! Богом всех вас прошу, выслушайте меня! Умолкните, черт возьми! Послушайте, люди, куда мы теперь?! Если мы и побежим, то куда прибежим, золотые вы мои? Дом дому рознь! Постой, Йожко! Молчи, Шумихраст, не то тресну тебя! Что, если и дом теперь не дом, что, если теперь — мы же знаем, что было, — если теперь и дома все равно что не дома? Люди, давайте подумаем, нам надо крепко подумать! Глотки во какие стали, а разума поубавилось! Ей-богу, нам нужен если не капитан, то по крайности поручик, а то и надпоручик, хочешь не хочешь, а кому-то из нас быть надпоручиком.

— Какое у тебя было звание? — спросил Онофрей.

— Солдат, — ответил причетник.

— Солдат? Ну видишь! — надулся церовский крестьянин, опять же тот самый, что за минуту до этого так разъярился на всех. — И мне теперь тебя слушаться? Вот уж! Так и вытянусь перед денщиком в струнку! Где у тебя колокольчик, покажи?! Если меня кто нынче либо завтра навеки прихлопнет, скажи, друг мой, скажи, кто по мне тогда зазвонит?

— Ну, ну! — Причетник поднялся, выпрямился, даже руку вверх вскинул. — Только не вышучивай! Не время теперь для насмешек. А коли на то пошло, я, так и знай, зазвоню. А я не зазвоню, найдется другой, у кого будет колокольчик. Вот уж воистину колокольчик всегда и для каждого найдется!