Мастера. Герань. Вильма

Но и его слова оборвала стрельба. Вскоре и Карчимарчик утих, а вместо него закричал Ранинец:

— Подождите меня, ребята! Ребятки мои золотые, Христом богом прошу, не бросайте меня тут!

И потом — ничего, совсем, совсем ничего. Лишь петухи из ближней деревни возвещали новый день.

3

Прошло не менее часу, покуда они снова сошлись. Это было далеко от грузовика, к которому уже никто не решался вернуться, никто не хотел сходить даже взглянуть на него.

Встретились сперва только двое, почти столкнувшись друг с другом, а чуть позже набрели они и на третьего, а там уж к ним подсоединились и остальные.

Однако не все, не все уже сошлись. Четверых не хватало. И те, что остались, сгрудившись теперь вместе, сидели в невысокой траве и непрестанно оглядывались, словно искали тех четверых. А двое стояли у большого куста шиповника и шныряли по сторонам глазами — им не верилось, что опасность уже миновала, как и не верилось в то, что четверо уже не придут, ведь это были их знакомые, а для кого и товарищи. Ну можно ли без них идти дальше или вернуться домой?

Все еще до сих пор были насмерть перепуганы, мучительно бились над множеством важных вопросов, и у некоторых нашлись бы на них и ответы, но говорить никому не хотелось, они только спрашивали глазами друг друга: не желает ли кто случайно сказать что-нибудь.

Но совсем без слов тоже не могло обойтись. Кому-то понадобилось задать вопрос вслух: — Откуда взялся этот шофер? И кстати, как его звали?

А когда раздался вопрос, тут же нашелся и ответ: — Не знаю. Я его не признал. Думал, он из Церовой.

— И я его не признал, — нашелся и другой ответ. — Он не из Церовой. Карчимарчик его отыскал. Не знаю, откуда он, но похоже, хороший мужик.

— Был хороший мужик.

— Оба. И Карчимарчик. Хотя чего только не говорили о нем. Я видел, как он кувырнулся.

— Ребята, сил моих нет слушать такое.

— А Габчо? А Ранинец? Где они?

— Сам небось знаешь. Я только слыхал, как они кричали.

— И этот паренек там остался. Сосед мой. Что теперь матери его скажу? Право слово, лучше мне и домой не показываться!

Молчание. Но вскорости опять раздался чей-то голос: — Может, сходить туда, поглядеть?

— Зачем? На машину? Может, там уже и машины-то нету. Я ведь это место обошел стороной. Ничего там не видел. Мы все тут.

— Какие все? Тут не все.

— Все тут. Больше никого нет. И машину эту, поди, оттуда уже оттащили.

— Ребята, ведь это ужас какой-то. Нельзя так все оставить!

— Ну делай что-нибудь. Попробуй, сообрази что!

Издалека все еще доносилось кукареканье петухов.

Мужики молчали. Только церовский причетник бурчал себе под нос да все поглядывал на других. — Хорошенькое начало! Была б хоть какая… хоть какая атака! По простоте своей люди ведь ничего даже не ждали. И я ничего такого не ждал. Думал, может, и дело-то не больно серьезное, может, ничего особенного и не будет. Дома-то столько у меня министрантов, столько ребятишек, а теперь вон оно как — ни взад, ни вперед… Было бы хоть у кого ружье, ну пусть пистолет, какое-никакое оружие, была б хоть перестрелка какая, а то только в нас и стреляют. Кто мог ждать?! Ой, ребята, уж очень мне… Может, надо было остановиться, да ведь кто знал?! Кто что мог знать? Вдруг сразу: хальт! И он, бедный парень, р-раз в эту канаву, прямо в ров этот гнусный, я и теперь, ей-богу, в толк не возьму, как оно получилось. Ну а с другой стороны, кто бы остановился, в самом деле, кто бы? Кому охота останавливаться? Я и сам припустил. А тут еще этот мешок, я с мешком побежал, ага, вот он, мешок-то! Господи, и парень этот… И остальные… Такого и впрямь никто не ждал! Как бог свят! Ей-богу, ребята! Может, просто надо было встать — и ни с места? Да что толковать, коли все так вдруг получилось?! Кто ж бы не побежал? Всякий бы побежал. Что тут будешь делать, ежели враз тебе в лицо, а потом и в спину стреляют? Знаете, ребята, мне от этого… Уж мне от этого — во как… Мне совсем… Ей-богу, ребята, не мои б годы да не будь я солдатом с первой войны… я бы, может… ей-богу, ребята, я бы, может, и разревелся…

4

Сидели они там довольно долго: никак не могли решить, как быть дальше. Все были полны сомнений. Не только страх томил, но и злость и печаль по товарищам.

— Что делать? Надо что-то делать! Не век же торчать тут!

В них росло напряжение, они думали о завтрашнем дне, но никто не осмеливался решать сам за себя, а тем паче за остальных. Они становились все злее. Набрасывались друг на друга.

— Силы небесные, доколе нам торчать тут? Кто все это выдумал? Кто нас всех взбаламутил? Чего вы, черт дери, пялитесь как идиоты? Пораскиньте-ка мозгами, покажите себя наконец, возьмитесь за ум.

— Чего расфыркался? Чего кричишь, чего накидываешься? Нечего кидаться на меня, нечего, сморчок ты плевый! Ведь и тебя бог наделил разумом и у тебя голова на плечах! Ну отчего бы тебе хоть раз в жизни ею не воспользоваться? Разве я один должен думать? Сам думай, других не подначивай!

— Карчимарчик все это выдумал.

— Карчимарчик уже на том свете, его не поминай! Да простит ему господь бог все прегрешения! Нечего, да и времени у нас нет по нему плакать. Самим соображать надо.