Мастер теней

Темный вскочил на ноги и оглядывал кабинет, раздувая тонкие ноздри. Ристана невольно любовалась статью породистого мужчины: благородный профиль, широкие плечи, смуглая мускулистая грудь в вырезе белоснежной сорочки, поджарый живот, сильные ноги.

— Где, дорогая моя?

Длинные твердые пальцы взяли ее за подбородок, потянули, заставляя встать. Завораживающие черные глаза с алыми отблесками заглянули прямо в душу.

— А, портрет, — улыбнулась Ристана и облизнулась. — Выкинула. Я повешу тут портрет моей матери.

По губам Рональда скользнула кривая ухмылка, взгляд устремился на комод, за который Ристана сунула раму с лохмотьями.

— Умница, моя королева, — шепнул Рональд и впился в её рот.

Шуалейда

436 г. 8 день Жнеца. Роель Суардис.

Лица, лица… старые и молодые, мужские и женские — сотни предков смотрели на Шу слепыми деревянными глазами. Сотни стволов — дубов, кленов, груш, буков…

Она провела ладонью по стволу яблони, обрисовала пальцем скулы, брови, так похожие на её собственные. Ветер зашептал что-то утешительное в кроне, осыпал розоватыми лепестками: для этой яблони всегда будет поздняя весна. Рядом зашелестел голыми ветвями с едва проклюнувшимися почками клен. Крохотное младенческое лицо его словно сморщилось, готовое заплакать. Погладив старшего брата по коре, Шуалейда, наконец, взглянула на отца. Узловатый граб, только сегодня выросший в Лощине Памяти, ответил ей ласковым шорохом желтых листьев и улыбнулся морщинистым коричневым лицом.

На мягкой траве под сплетенными ветвями граба и яблони сидел черноволосый, с резкими чертами породистого лица и скорбной сладкой между бровей юноша в алом. Он задумчиво перебирал листья, словно собираясь рисовать генеалогическую рощу Суардисов. Выразительные серые глаза его были сухими, как и пять часов назад, когда эльф с длинными белыми косами вышел из глубины Леса Фей и приветствовал шеров, принесших завернутого в алые шелка мертвого короля. За спиной эльфа порождением волшебного сна застыл тонконогий жеребенок той же лунной масти. Единственный рог на длинной благородной морде переливался опалом, глаза отсвечивали лиственной зеленью: гербовой единорог Суардисов пришел проводить старого короля и встретить нового.

— Пойдем домой, Кейран, — позвала брата Шуалейда. — Тебе надо принять послов.

Юный король молча встал и пошел прочь из Лощины Памяти, прижимая к груди опаловый рог. Шуалейда последний раз коснулась укоризненно качающего ветвями граба, прошептала: «он справится, отец, поверь», — и пошла вслед за братом.

— Кей, — окликнула его десяток шагов спустя. — Кей?

Брат остановился, глянул пустыми глазами. Шу вздрогнула: в этой пустоте летели на снежных крыльях демоны вины и отчаяния.

— Ты не виноват, Кей. — Она взяла его за руку, слегка сжала. — Просто время пришло…

Слова звучали глухо и фальшиво. Время… Кто так распорядился? Кто сказал, что время — ради власти жертвовать жизнями и топтать судьбы? Что время — умирать самым лучшим, чтобы не мешать стервятникам? Боги отвернулись, позволили людям играть людьми, позволили забыть, что власть не цель, не награда, а ответственность.

— Не бойся. Я справлюсь, Шу, — одними губами улыбнулся Кей. — Мы не отдадим Валанту. Отец не для того… — он осекся и обернулся, Шу вместе с ним.

Позади качали ветвями клены и эвкалипты. Обыкновенные клены и эвкалипты с зелеными листьями и гладкими стволами. Лощина Памяти закрылась — до конца месяца Журавлей, до равноденствия.

* * *

До парадного подъезда дошли в молчании. Так же, в молчании, поднялись на второй этаж, к королевскому кабинету. По дороге Кейран лишь едва кивал в ответ на поклоны придворных: Ваше Величество, скорбим… Ваше Величество, плачем…

На половине пути, в холле перед галереей Масок, перед Кейраном склонился поседевший, пожелтевший от горя и вины секретарь: именно он, беззаветно преданный шер Блум, принес Мардуку то злополучное письмо, не решившись нарушить волю кронпринца.

— Ваше Величество, позвольте…

— Слушаем. — Кейран скользнул по нему холодным взглядом.

— Шер Бастерхази вернулся два часа назад. Он получил из Хурриги известия…

Шуалейда вздрогнула. Вернулся, шакал! Вовремя, ничего не скажешь!

— …мятежники разбежались, город полон полусумасшедших людей и сумасшедших слухов, — продолжал шер Блум.

— Что за слухи? — не выдержала Шу.

Спрашивать, откуда секретарь узнал о письме, не было необходимости: она легко читала его страх перед Бастерхази, смешанный со сжигающей виной и желанием хоть как-то загладить. Пусть даже за подслушанный разговор темный превратит его в такое же умертвие, как Эйты — все равно после смерти любимого сюзерена жизнь не имеет смысла.

— По слухам, предводителя и Чистых забрал демон из Ургаша. — Секретарь осенил лоб малым окружьем. — Прошу простить, но больше ничего темный шер не говорил.

— Благодарю вас, шер Блум, — кивнул Кейран. — Вы принесли поистине радостное известие, столь драгоценное в этот скорбный час.

Шер кланялся, пряча слезы: от милостивых слов юного короля его вина и боль лишь росли и крепли.