Мастер осенних листьев

– Да уж! – качнулся седой, бровастый Башквиц с нею рядом. – Где таких мастеров набирают? Не доросла еще нас судить!

– Так она, может быть, и не мастер, – высказал предположение хмурый мужик, стоящий над стариком.

Он заметил слюну у близнецов и снова подтер им рты.

– Да нет, – возразил ему кто-то, – уж больно хорошо с листьями управляется, вон как по дереву тарабанит. И печать есть.

– Это точно. И Ружи у нее совсем как живые, – кивнул Осип Башквиц. – Плохо, что мы рядом стоим.

– Это-то понятно, – заговорили все разом. – Пустое! Вот распрощаемся с господином Некисом, посмотрим, кто стоять останется.

– Тьфу, тьфу! – заплевались сверху дети.

– Хватит!

Эльга даже ногой притопнула. Обернулась – нет никого, исчезли Башквицы, пусты лавки. И воин у палатки сторожем стоит, озадаченно лицом белеет. Темно, в стороне фонарь межу освещает. С кем разговаривала? Вернее, с ней-то кто разговаривал? Не показалось же?

Вернулась к букету – поняла. Вот они, Башквицы, вот они, ворчуны. Провела пальцами по лиственным волосам, платкам, плечам.

– Ой, ты смотри, догадалась, – тут же послышалось ей.

– Так мастер же, – с ехидством произнес второй голос.

– Вы не должны разговаривать, – сказала Эльга, разглядывая осиново-рябиновых Башквицев.

В зыбких отсветах казалось, что фигуры на букете живут мелкими движениями: почесываются, расправляют складки малахаев, гримасничают.

– Это уж вас надо спрашивать, как так получилось, – ответил лиственный Осип Башквиц. – Может, руки у вас неправильные.

– Госпожа мастер.

От палатки приблизился воин, посветил фонарем. Почудилось, старухи на букете морщатся, а дети от света, вытягивая шеи, стремятся укрыться под козырьком.

– Да?

– С портретом разговариваете?

Эльга смутилась.

– Да вот…

– У нас тут все второй день их слышат, – сказал воин, поднимая фонарь повыше. – И командир Некис тоже. Стоишь ночью у межи, вдруг – смех. Детский. А ближе к забору подойдешь, мальчишки переругиваются или хвалятся, кто дальше бузинной или рябиновой ягодой плюнуть может.

– Тут уже не мальчишки.

Воин кивнул.

– Я вижу. А завтра – Ружи?

– Да.

– А они это… не передерутся?

– На букете-то?

– А Матушка-Утроба их знает! Если они разговаривать умеют, может, еще по доскам переползут и друг дружке в глотки вцепятся.

– Нет. Это нет.

– Что ж, это, знаете, хорошо, – с облегчением сказал воин, поводя фонарем. – А то как бы чего.

Эльга с трудом подавила зевок.

– Я, наверное, пойду.

– Конечно. Доброй ночи, госпожа мастер.

– Да, доброй ночи.

Завернувшись в накидку, Сист спал на земле у ее палатки в обнимку с обрезком доски. Эльга запоздало вспомнила, что обещала ему набить букет-весточку для родных. Она оборвала листья с растущей рядом осины, присела со спящим рядом и осторожно вытянула доску из рук. Сист, не просыпаясь, сладко причмокнул губами.

Несколько мгновений Эльга смотрела на долговязого мальчишку, года на два ее старше, вбирала его в себя, а затем быстро набросала букет. Семь-восемь вдохов-выдохов, два слоя, осина, трава, что была под рукой, остатки листьев из палатки. Несмотря на то что у нее не было ни чарника, ни репейника, ни яблоневого цвета, букет вышел сносным. А по обстоятельному размышлению и вовсе замечательным. Ну как попробовал бы кто без половины инструментов стол сообразить? То-то.

Осиновый Сист улыбался, и чувствовалось, что он – славный парень, полгода в отряде, пообмялся, обвык, скучает и передает всем приветы. Вообще, кормят хорошо, они пока стоят в Амине, командир Некис похвалил его целых четыре раза, и, наверное, скоро ему вошьют синюю ленту в пояс.

Букет Эльга прислонила к ножке стола, чтобы Сист случайно его не испортил. На столе, накрытая тряпицей, стояла миска с остывшим ужином. Эльга съела ложку острой мясной похлебки и отправилась спать.

Во сне она росла. Вытягивались руки и ноги, потрескивая, раздавалась вширь спина, земля уплывала куда-то вниз.

– Я – грандаль! Я – грандаль! – радостно кричала Эльга.

– Нет, ты – дерево, – снисходительно объяснял ей кто-то. – Тебя нужно поливать.

Вода капала на лицо, смачивала глаза и губы.

– Я – грандаль, – не сдавалась девушка.

– Нет-нет, – возражали ей, – ты – глупое дерево. Стоит тебя потрясти, и посыплются листья. Смотри.

Невидимый противник схватил Эльгу за руки и тряхнул.

– Госпожа мастер.

– Я не дерево, – прошептала Эльга.

– Полей еще, – сквозь сон прорезался недовольный и странно знакомый голос.

– Госпожа мастер!

Вода брызнула снова.

– Не надо.

Эльга сморщилась, попыталась увернуться от льющейся сверху струйки, но та настойчиво находила лоб и переносицу. Это было странно, потому что поливать, собственно, было нужно не голову, а корни. То есть ноги.

– Что вы делаете?

Эльга рывком села.

Негодяй Сист отступил, пряча кувшин за спину, потом поклонился и мимо командира торопливо протиснулся вон из палатки.

– Простите, госпожа мастер.

– Теперь точно в гусеницу! – крикнула ему вслед Эльга.

Капли стекали в вырез платья, торя ледяные дорожки.

– Это я виноват, – наклонился, подавая ей кусок чистой ткани, господин Некис. – Превращать в гусеницу можете меня.

– Вас я превращу в муравья, – пообещала Эльга.