Мурашки рассыпались по рукам, по лопаткам, от шеи к затылку — неужели это я? Это я — виновница? Может ли такое быть? Я же просто работаю с листьями.
И комок стоял в горле, не таял.
Чужая радость вспыхивала, накрывала с головой, заставляя испытывать какой-то даже внутренний стыд.
Правда, потом это чувство ушло. Как и мурашки.
Позже Эльга только мысленно кивала самой себе, когда видела и ощущала, как появляется и крепнет связь между человеком и букетом, который тому предназначался. Значит, все было сделано правильно.
— Возьмите.
— Зачем? — Эльга с удивлением посмотрела на женщину, передающую букет ей обратно. — Это вам.
— У нас нет столько денег, госпожа.
— Это бесплатно, — сказала Эльга. — Кроме того, если что, мне заплатит ваш титор.
— Ой, наш титор!
Женщина сказала это так, что стало ясно — никакого доверия к титору она не испытывает. Да и далеко титор. От него только сборщики налога приезжают. И видела она его всего раз, издалека, когда он охотился поблизости. Кавалькада пестрая проскакала да рог протрубил, коз пугая. Вот и все знакомство.
— Все равно, — Эльга даже руки за спину спрятала. — Это же не простой букет.
— Да? — Женщина развернула доску к себе, и, как не старалась держать губы, через несколько мгновений они вновь растянулись в широкую улыбку. — Ох! А ведь и правда. Сарви.
— Что? — отозвался зашедший в дом и легонько обстучавший башмаки о порог Сарвиссиан.
— Посмотри. Мастер Иньку сделала.
— Так я подходил, видел.
— Ты сейчас посмотри.
— А что там?
Сарвиссиан, умывавшийся во дворе, смахнул мокрые волосы назад.
— Ну, Инька…
Язычок свечи трепетал, рисуя на лиственной щеке девочки теплый загар. Сарвиссиан наклонился.
— Так, погоди…
В его горле что-то треснуло, и он вдруг гулко, на всю избу, захохотал, заставив женщину испуганно привстать с лавки.
— Тише, Сарви, тише!
— Пытаюсь!
Сарвиссиан накрыл рот ладонями, но смех взбулькивал в нем, как каша в горшке, и прорывался сквозь пальцы.
— Бы-уп… пха-ха… Инь…
Зашевелился, перевернулся под медвежьей шкурой Хаюм. Всколоченная мальчишечья голова приподнялась с тощей подушки.
— Чего вы? Ночь на дворе!
— Ты спи, — сказала ему мать.
— Уснешь тут!
— Пых-ха… — сказал Сарвиссиан, на ватных ногах отступая в сторону печи.
Слезы текли у него по лицу.
— А что с дядей Сарви? Плясунья? — спросил Хаюм.
— Репей тебе под язык! — сердито сказала мать. — Смешно ему просто. Годами смех копил, вот и прорвало.
— Лучше бы утром прорвало, — проворчал мальчишка.
Он взбил подушку кулаком и накрылся шкурой с головой.
— Тише, Сарви, — повторила женщина.
— Да я уж все.
Сарвиссиан обессиленно сполз у печки на пол, отвернул от себя букет.
— Я, наверное, перестаралась, — сказала Эльга. — Простите.
Рано утром Эльга ушла в лес.
Позавтракала козьим сыром и молоком вместе с хозяйкой избы и Хаюмом, повесила сак через плечо и, сказав, что скоро вернется, отправилась через поле к темному, сонному еще ельнику.
Подол платья скоро стал мокрым от росы, зябкая сырость заползла к лопаткам и в рукава.
Листья взволнованно шуршали за спиной, обсуждали вчерашнее, успокаивали, мол, с кем не бывает, осторожно хвалили, сетовали на отсутствие хорошей компании.
Не останавливаясь на опушке, Эльга поднырнула под еловую лапу и углубилась в лес. Кочки, хвоя продавливались под башмаками.
— Я — дурочка, — прошептала она себе.
Елки равнодушно молчали. Солнечные лучи мазали верхушки и пятнали узорами стволы и редкие полянки.
— Я ни на что не гожусь.
Эльга одолела небольшой взгорок и села на землю. Скинула сак. Что? Что? — сразу забеспокоились листья. Ничего, сказала им Эльга. Я просто не умею делать букеты. Ах, нет! Ах, почему? — принялись возражать листья.
Спорить с ними настроения не было. Эльга легла и долго смотрела, как светлеет небо, становясь розовым, а затем, обретая глубину и оттенки, мягко синеет. Тонкие верхушки елей качал ветерок, и они то сходились, то расходились, словно пальцы, набивающие букет на небосводе. Серебристая, голубоватая ива, ромашка, липа, сирень.
Чарник — для законченности.
— Ничего я еще не умею, — вздохнула Эльга, встав и отряхиваясь. — Просто страшно, сколько букетов мне нужно будет набить до грандаля.
За ельником пошел осинник, а в ложбинках росли малиновые и смородиновые кусты.
Листья золотились на солнце, шелестели, перекликались, наполняя воздух жизнью и радостью пробуждения. Вы живы? Мы — живы! И вы живы! С новым днем! С новым утром! Эльга ходила от ствола к стволу, улыбаясь, кивая, здороваясь, вглядываясь в кроны. Руки работали, нежно срывали новый материал для букетов, как учила мастер Мару, перехватывая биение в черенке. Сак распухал, наполняясь.
— Новости! Новости! Новости! — затрепетали листья под свежим ветром.
Эльга остановилась, слушая.
В покинутом дупле поселился енот. Лисье семейство завтракает мышами. В кривой овраг на юге забрела дурная корова и сдохла. Мастера из Курсиля-Малого поймали медведя, повадившегося драть деревенских коз. Вчера молнией опалило старый дуб в Подпружье.
Ах, где смешно, где тревожно. Дальше!
— Новости! Новости!