Забыв про коров, Инька протянула руку. Эльга вручила ей два самых больших, разлапистых кленовых листа. Инька сразу решила попробовать их на вкус.
— Нет-нет, — сказала Эльга.
— Ытя?
— Смотри, какие красивые.
Инька, послушавшись, завертела подарок в руках.
Эльга нащупала доску у ноги, поставила ее на колени — и пропала. Дальше были только листья, только пальцы, перестук с деревом и букет, с которого смотрели в мир, весело поблескивая, светлые Инькины глаза, вихрились волосы, дышала радость.
Где-то в стороне ползли солнечные пятна, разворачивал фургон Сарвиссиан, прыгали звуки. Будто из другого мира присела на верх доски любопытная стрекоза. Эльга смахнула ее пальцем. Не потому, что мешала, а потому, что портила узор.
Куда-то исчезла Инька, пробежал Хаюм, кажется, крикнул что-то веселое извозчику, прохромала старуха, ведя в поводу осла. Но все это было не важно — мир сжимался и складывался, упираясь в пальцы, похрустывал, сгибался по жилкам, крошился под ногтем, превращался в маленькую девочку на доске.
Эльга очнулась лишь после того, как ее тронули за плечо.
— Что? — подняла глаза она. — Надо ехать?
— Так это… Куда на ночь-то? — растерялся Сарвиссиан.
Эльга оглянулась.
Темнота гнала к западу остатки небесной синевы. Лес за оградой выступал сплошной, шелестящей стеной. В окнах домов горели свечи.
— Ой, а Инька?
Эльга испугалась, что не усмотрела за девочкой.
— Уже спит, — успокоил ее Сарвиссиан. — Пойдемте в дом, мастер.
— Да, наверное.
Эльга поежилась.
— Холодно?
— Кажется, да.
Сарвиссиан накинул ей на плечи уютно пахнущее дымом, колючее шерстяное покрывало.
— Сюда.
Скрипнула дверь, открывая слабо освещенные сени.
— Извините, я заработалась, — сказала Эльга, прижимая к себе букет.
— Бывает.
— Значит, поедем завтра?
— Да, завтра. Поздно уже.
Большая часть избы пряталась во тьме. На столе стояла одинокая свеча, освещая беленый бок печи.
— Садись.
Поскрипывая сапогами, Сарвиссиан пропал за едва видной занавесью, послышались шорохи, тихий шепот. Эльга опустилась на лавку, сняла сонно шелестящий сак с плеча. В неверном свечном свете глаза Иньки на букете загорелись озорством — не сыграть ли в прятки. Только по-честному!
Эльга улыбнулась. Сейчас вот зажмурюсь…
— Доброго вечера.
Сосчитаю до десяти…
— Доброго вечера, госпожа.
Эльга с трудом разлепила глаза. Незаметно подкравшаяся, убаюкивающая дремота была липкой, как патока.
— Извините, чуть не заснула.
— А ничего.
Хозяйка избы, женщина крупная, белея длинной рубашкой, проявилась перед Эльгой на мгновение и нырнула куда-то во тьму.
— Вы только поешьте сначала, — заговорила она напевным голосом, выставляя на стол миски и накрытое полотенцем блюдо.
Метались тени, на мгновение приоткрывая и хороня желтые бревенчатые стены, полки с корзинами и туесками и топчан, на котором вытянулся под бурой шкурой Хаюм.
— Поешьте, пока теплое.
Женщина сунула в пальцы Эльге кусок хлеба. Под полотенцем оказались запеченные клубни и остатки курицы.
— Я не голодна.
— Так нельзя, — сказала женщина, присев рядом. — Куда это годится? Мне сказали, что вы целый день без еды.
— Это точно, — поддакнул Сарвиссиан перед тем, как выйти в сени.
— Ну, если чуть-чуть, — сдалась Эльга.
— Я вам воды налью.
Женщина встала.
— Больно уж вы молоды для мастера, — заметила она, вынося кружку из темноты запечного пространства. — Можно мне спросить, сколько вам?
Эльга отщипнула от хлеба.
— Скоро пятнадцать. И я не совсем мастер. Вернее, я только-только перестала быть ученицей. Я пока мало что умею.
Женщина смущенно потеребила рубашку.
— Мне Сарви показал тут вашу работу…
— Это вы у него в сердце, — сказала Эльга.
Женщина вздохнула.
— Только он не часто у нас бывает. Все в разъездах, в делах, и дом у него где-то за Гуммином. А я уже дважды была замужем. Сарви, конечно, очень хороший человек…
Она умолкла, глядя на пламя свечи.
— Я могу набить букет и вам, — сказала Эльга.
— Ой, нет-нет! — замахала руками женщина. — Вы ж чего только не углядите!
— Только то, что есть в вас и так.
— Другим-то оно зачем? Потом стыда не оберешься.
— Как хотите.
Эльга шевельнулась, сбивая сонную одурелость. Пальцы царапнули свежий букет.
— Ой, — сказала она, оживляясь, — я же Иньку вашу набила! Вот!
— Можно?
Эльга кивнула. Женщина подставила ладони доске. Губы ее тут же разошлись в тихой улыбке. Несколько мгновений она, подвинувшись к свече, изучала букет. Эльга достала из блюда теплый клубень и принялась его грызть.
— Инька.
Женщина рассмеялась, потом запоздало прижала ладонь к губам, глаза ее, точь-в-точь Инькины, замерцали мягким светом.
— Я и не думала…
Она смешалась, не договорив. Смахнула что-то в уголке глаза. Соринку?
Первое время Эльга никак не могла привыкнуть к тем совершенно детским, чистым восторгу и изумлению, которые рождали у взрослых людей ее букеты. К ахам, вздохам, смеху, слезам.
Вроде и хохочущую тетушку Тельгин с работой мастера Мару видела, и как тихо, благоговейно смотрели на панно в Дивьем Камне наблюдала тоже. Деодора, торжественно уносящего своего лиственного двойника, провожала взглядом. А с собой соотнести не могла.