Мастер осенних листьев

— Вы видели, как она? — пробормотала Эльга, опуская фонарь. — И захочешь — не поймаешь. Раз — и в сторону.

— Кто?

— Тропка.

— Ясно.

Эльга почувствовала, как какая-то мягкая сила отнимает у нее фонарь, а затем подкидывает наверх, к самому небу.

— За такое, вообще-то, порют, — сказало небо голосом мастера. — А я ее на руках… Нет, Унисса Кехла Мару, что-то ты подобрела…

— Да, мастер Мару, — хотела сказать Эльга, обняв женщину за шею.

Но сказала ли?

Сон запорошил глаза листьями, отнял ноги и руки, окунул в ручей с темнотой. Спи, Эльга Галкава. Картинкой мелькнул гостиничный двор, в скрипе двери на мгновение осветилась комната, улыбнулась, отдаляясь, Унисса, а потом две фигурки, похожие на отца и мать, замахали своей дочке руками.

— Я стану грандалем и вернусь! — прокричала им Эльга сквозь нарастающий листвяной шелест. — Я вас не забыла!

Ш-ш-ш…

Листья совсем не умели петь колыбельную. Хотя и старались. Басовито шуршал дуб, под него подстраивались липа и яблоня, поскрипывала чужица, тонко звенела еловая хвоя и грустно вздыхали покинувшие мешки мертвецы.

Ш-ш-ш…

— Да прекратите уже! — сказала Эльга и открыла глаза.

Серый с розовыми нотками свет раннего утра плыл по комнате. У окна стояли таз для умывания и кувшин. Платье лежало на короткой лавке. На стуле у изголовья, накрытый тряпкой, ждал вчерашний ужин.

Шорох наверху заставил Эльгу запрокинуть голову.

Несколько мгновений она всматривалась в темные потолочные балки, пока не поняла, что там, похоже, полно листьев. То ли налипли, то ли…

— Мастер Мару, — прошептала Эльга.

Она посмотрела на стену и обнаружила, что и она составлена из кленовых и березовых помертвелых листьев.

Медный таз — из осиновых. Кувшин — из куманики. Оконная рама — из пуха и стебельков травы. Подоконник — из лебяжника. И все это было сплетено и подогнано так, что и стыков видно не было.

Ой, подумала Эльга и потянула одеяло, чтобы накрыться им с головой. Но и одеяло было листвяным, ворсистым, зелено-фиалковым.

— Мастер Мару!

Эльга вскочила, не зная, куда бежать и что делать.

Пол под ногами превратился в букет из листьев и шуршал и потрескивал под ступнями. Рубашка — ромашковая, платок — бруснично-горечавочный, лавка — ольховая.

Эльга посмотрела на свои руки, и они оказались — рябиновые.

— Мамочки!

В зеркале на нее уставилось кошмарное создание из пшеничных колосков, крыжовенных ягод и розовых лепестков.

— Мастер Мару!

Эльга с криком вывалилась в коридор, наполненный темным липовым шепотом, и забарабанила в соседнюю дверь.

— Что тебе, ради всех листьев в мире?

Растрепанная и сонная мастер Мару тоже была из лепестков и листьев. Ива, мак, чистотел, чарник, одуванчик. Глаза — люпиновый цвет.

— Что со мной? — спросила Эльга и уткнулась мастеру в живот.

В ночную рубашку из выбеленного льна.

— А что с тобой?

Унисса увлекла ее в комнату и усадила на кровать. Повертела так и сяк Эльгину голову.

— Ну? Вроде все с тобой в порядке.

— Я вижу листья! — выдохнула Эльга страшным шепотом.

— И что?

— Везде листья! Все из листьев! И вы, мастер Мару.

— Так это же хорошо, — сказала Унисса, зевнув, и потрепала рукой Эльгу по макушке. — Ученица, ты растешь! Я же тебе рассказывала. Теперь ты сможешь самостоятельно набивать букеты… Впрочем, пока выйди и не мешай мне спать. Мне нужно хотя бы еще два часа… Я-то думала, что-то серьезное, пожар или зима среди лета.

— А это разве не серьезное?

— Это обычное.

— Но я вижу…

Мастер Мару кивнула, поднимая Эльгу с кровати и подталкивая к двери.

— И я вижу. Иди сейчас к себе и учись видеть по разному, поняла?

— Да, мастер Мару.

— Вот и молодец.

Унисса подождала, пока девочка выйдет за порог.

— А если… — обернулась Эльга, на мастер уже захлопнула дверь.

— О, листья! Никакого покоя! — донеслось из-за нее.

Эльга понурилась.

В своей комнате она легла и долго смотрела в никуда, в перекрест проступающих балок, в темноту, в собственные мысли. Она закрыла один глаз, но лиственное плетение осталось. Тогда она закрыла другой глаз, и тоже без результата. Она зажмурилась и разожмурилась, потом посмотрела сквозь пальцы и даже приложила к носу кулачок со сложенным кукишем, как ее учил Рыцек, шепча: «Морок, пропади!»

Все было напрасно.

— Я, конечно, могу спросить мастера Мару, — тихо сказала Эльга шуршащей на разные лады — клен, береза, липа — комнате, — но кто я тогда буду? Я буду глупая ученица, которая ничего не умеет самостоятельно.

Она вздохнула, повернулась на один бок и на другой. Одеяло кололо, тонкий тюфяк насмешливо похрустывал при каждом движении.

Эльга села.

— А я вот возьму вам и прикажу! Чтобы из листьев — обратно, — она подняла руку с отметкой, показывая ее стенам и потолку. — Видите? Это означает, что вы должны меня слушаться. У меня — знак, знак мастера. Поэтому — я приказываю!

Солнце алым пятном вымарало стену, прокатилось от листочка к листочку. Пырш-ш-ш. И застыло. Приказ не сработал.

Сверкнуло зеркало. Будто бы серебро, а на деле — облепиха и овсяница.

— Значит, по-хорошему не хотите? — дрожащим голосом спросила Эльга.

В животе у нее коротко уркнуло.

— Я вот сейчас поем, наберусь сил…

Девочка покосилась на тарелку с ужином.

— И тогда…