Мастер осенних листьев

— Да уж! — качнулся седой, бровастый Башквиц с нею рядом. — Где таких мастеров набирают? Не доросла еще нас судить!

— Так она, может быть, и не мастер, — высказал предположение хмурый мужик, стоящий над стариком.

Он заметил слюну у близнецов и снова подтер им рты.

— Да нет, — возразил ему кто-то, — уж больно хорошо с листьями управляется, вон как по дереву тарабанит. И печать есть.

— Это точно. И Ружи у нее совсем как живые, — кивнул Осип Башквиц. — Плохо, что мы рядом стоим.

— Это-то понятно, — заговорили все разом. — Пустое! Вот распрощаемся с господином Некисом, посмотрим, кто стоять останется.

— Тьфу, тьфу! — заплевались сверху дети.

— Хватит!

Эльга даже ногой притопнула. Обернулась — нет никого, исчезли Башквицы, пусты лавки. И воин у палатки сторожем стоит, озадаченно лицом белеет. Темно, в стороне фонарь межу освещает. С кем разговаривала? Вернее, с ней-то кто разговаривал? Не показалось же?

Вернулась к букету — поняла. Вот они, Башквицы, вот они, ворчуны. Провела пальцами по лиственным волосам, платкам, плечам.

— Ой, ты смотри, догадалась, — тут же послышалось ей.

— Так мастер же, — с ехидством произнес второй голос.

— Вы не должны разговаривать, — сказала Эльга, разглядывая осиново-рябиновых Башквицев.

В зыбких отсветах казалось, что фигуры на букете живут мелкими движениями: почесываются, расправляют складки малахаев, гримасничают.

— Это уж вас надо спрашивать, как так получилось, — ответил лиственный Осип Башквиц. — Может, руки у вас неправильные.

— Госпожа мастер.

От палатки приблизился воин, посветил фонарем. Почудилось, старухи на букете морщатся, а дети от света, вытягивая шеи, стремятся укрыться под козырьком.

— Да?

— С портретом разговариваете?

Эльга смутилась.

— Да вот…

— У нас тут все второй день их слышат, — сказал воин, поднимая фонарь повыше. — И командир Некис тоже. Стоишь ночью у межи, вдруг — смех. Детский. А ближе к забору подойдешь, мальчишки переругиваются или хвалятся, кто дальше бузинной или рябиновой ягодой плюнуть может.

— Тут уже не мальчишки.

Воин кивнул.

— Я вижу. А завтра — Ружи?

— Да.

— А они это… не передерутся?

— На букете-то?

— А Матушка-Утроба их знает! Если они разговаривать умеют, может еще по доскам переползут и друг дружке в глотки вцепятся.

— Нет. Это нет.

— Что ж, это, знаете, хорошо, — с облегчением сказал воин, поводя фонарем. — А то как бы чего.

Эльга с трудом подавила зевок.

— Я, наверное, пойду.

— Конечно. Доброй ночи, госпожа мастер.

— Да, доброй ночи.

Завернувшись в накидку, Сист спал на земле у ее палатки в обнимку с обрезком доски. Эльга запоздало вспомнила, что обещала ему набить букет-весточку для родных. Она оборвала листья с растущей рядом осины, присела со спящим рядом и осторожно вытянула доску из рук. Сист, не просыпаясь, сладко причмокнул губами.

Несколько мгновений Эльга смотрела на долговязого мальчишку, года на два ее старше, вбирала его в себя, а затем быстро набросала букет. Семь-восемь вдохов-выдохов, два слоя, осина, трава, что была под рукой, остатки листьев из палатки. Несмотря на то, что у нее не было ни чарника, ни репейника, ни яблоневого цвета, букет вышел сносным. А по обстоятельному размышлению и вовсе замечательным. Ну как попробовал бы кто без половины инструментов стол сообразить? То-то.

Осиновый Сист улыбался, и чувствовалось, что он — славный парень, полгода в отряде, пообмялся, обвык, скучает и передает всем приветы. Вообще, кормят хорошо, они пока стоят в Амине, командир Некис похвалил его целых четыре раза и, наверное, скоро ему вошьют синюю ленту в пояс.

Букет Эльга прислонила к ножке стола, чтобы Сист случайно его не испортил. На столе, накрытая тряпицей, стояла миска к остывшим ужином. Эльга съела ложку острой мясной похлебки и отправилась спать.

Во сне она росла. Вытягивались руки и ноги, потрескивая, раздавалась вширь спина, земля уплывала куда-то вниз.

— Я — грандаль! Я — грандаль! — радостно кричала Эльга.

— Нет, ты — дерево, — снисходительно объяснял ей кто-то. — Тебя нужно поливать.

Вода капала на лицо, смачивала глаза и губы.

— Я — грандаль, — не сдавалась девушка.

— Нет-нет, — возражали ей, — ты — глупое дерево. Стоит тебя потрясти, и посыплются листья. Смотри.

Невидимый противник схватил Эльгу за руки и тряхнул.

— Госпожа мастер.

— Я не дерево, — прошептала Эльга.

— Полей еще, — сквозь сон прорезался недовольный и странно знакомый голос.

— Госпожа мастер!

Вода брызнула снова.

— Не надо.

Эльга сморщилась, попыталась увернуться от льющейся сверху струйки, но та настойчиво находила лоб и переносицу. Это было странно, потому что поливать, собственно, было нужно не голову, а корни. То есть, ноги.

— Что вы делаете?

Эльга рывком села.

Негодяй Сист отступил, пряча кувшин за спину, потом поклонился и мимо командира торопливо протиснулся вон из палатки.

— Простите, госпожа мастер.

— Теперь точно в гусеницу! — крикнула ему вслед Эльга.

Капли стекали в вырез платья, торя ледяные дорожки.

— Это я виноват, — наклонился, подавая ей кусок чистой ткани, господин Некис. — Превращать в гусеницу можете меня.

— Вас я превращу в муравья, — пообещала Эльга.