Мастер осенних листьев

Господин Некис кивнул, качнул фонарем и ушел, оставив Эльгу в совершенной темноте. Раздеваться, искать одеяло и ложиться пришлось наощупь. Пальцы своенравничали, пощелкивали в суставах, словно изобретали самостоятельный язык. Листья, пошептавшись, зашуршали колыбельную. «Спи, дружок, спи. Ночью, во тьме, мало ли кто играет. Утром, на первом солнце, растает любой твой страх».

Какое-то время Эльга вслушивалась в странные слова, а потом не заметила, как уснула.

Утром снова сыграл рожок побудки, вырывая Эльгу из мягких лап сна.

Снилось, что она маленькая, совсем малюсенькая букашка и ползет по мировому дереву в поисках своего потерянного мира-листка.

Было очень-очень грустно.

Проснулась она со слезами на глазах. Фу, подумала, госпожа мастер! Что это с вами? Какой листик вы забыли? Вы вон, в собственном! Она вышла из палатки, наскоро вытерев лицо и набросив накидку.

В стороне перед строем воинов вышагивал господин Некис, ножны короткого клинка постукивали по бедру. Говорил он негромко, о чем, слышно не было. Только однажды ветер, дунув, принес ухваченный обрывок фразы:

— …глазеть на мастера…

Встающее со стороны Ружина солнце вязло в облаках.

Скоро ей снова принесли бадью с водой, а затем завтрак — растертые в кашу клубни с кусочками мяса. Оказалось на удивление вкусно. Эльга съела все и даже выбрала хлебной коркой остатки со дна горшочка.

Красота!

— Госпожа мастер.

— Да? — Эльга подняла глаза на подошедшего господина Некиса.

— Как ваши пальцы?

— Угомонились. Смотрите, — вытянув перед собой, она показала ему руки.

— Да, замеча…

Господин Некис озадаченно умолк, когда указательный и средний пальцы на Эльгиной правой руке скрючились, а мизинец на левой оттопырился, словно не желая сосуществовать вместе с остальными.

— Мне кажется…

Эльга рассмеялась.

— Я шучу.

Она снова выпрямила пальцы.

— Мы соорудили небольшой навес над забором, — помедлив, сказал господин Некис, — чтобы дождь не повредил вашу работу. Дожди здесь не редкость.

— Это хорошо.

Господин Некис кашлянул в кулак.

— Некоторые мои воины утверждают, что слышали, как дети переговариваются.

— Какие дети?

— Те, что на заборе. Из листьев.

— Ой, это ветер. Говорящие букеты я еще не умею набивать.

— Я так впечатлительным олухам и сказал, — покивал господин Некис. Потом добавил: — Ружи, возможно, будут пораньше.

— Тогда что же я сижу?

Эльга схватилась за сак.

— Я подумал, — сказал господин Некис, шагая вместе с ней к забору, — не стоит ли занавесить Башквицев?

Мостки поскрипывали под ногами. Листья шелестели над плечом, пытаясь командовать ногами: левой, мастер! правой, мастер!

— Зачем? — спросила Эльга, качнув головой, чтобы отогнать назойливый шепот.

— Ружи не захотят стоять рядом, — сказал господин Некис. — Даже в таком вот виде. Было бы хорошо, чтоб они пока не знали.

— А потом?

— Потом вы уже доделаете общий портрет.

— Нет, — сказала Эльга, — мне как раз нужно, чтобы смотрели.

— Ну, как знаете. На всякий случай я приставлю к вам охрану, как вчера.

Они дошли до палатки, которую и Башквицы, и Ружи наполняли листьями. Детские лица таращились с забора.

— Удивительно, — сказал господин Некис. — Как живые.

— Ой, нет, они еще не готовы, — сказала Эльга, лишая лиственные горы вершин. — Здесь день или два узоры сводить.

— Успеете?

— Я надеюсь.

— Все же странное вы выбрали мастерство.

Господин Некис подошел ближе к забору.

— Это оно меня выбрало, — сказала Эльга, сгребая листья в сак. — И мастер Мару.

— Я про то, что оно удивительно само по себе. Составлять листья. Рисовать листьями. Кому, интересно, в голову пришло? Я понимаю, из дерева или из железа…

Господин Некис умолк и вдруг расхохотался.

— Что? — подняла голову Эльга.

— Дразнятся! — смеясь, сказал господин Некис. — Представляете? Говорят, что я мог бы заменить собой столб на меже. Даже голос как у одного из мальчишек.

Эльга вытянула сак из палатки.

— Шутите?

— Нисколько.

— Но я не могла…

Эльга шагнула к букету. То ли солнце посветило по-особому, то ли ветер шевельнул листья, но ей показалась, будто кареглазая девочка, которую кто-то из Башквицей назвал Жилинкой, показала язык. Маленький, розовый, озорной язычок.

А один из лиственных мальчишек подмигнул.

— Ни разу не встречал такого, — тихо сказал господин Некис.

Рука его поднялась потрогать доски, но замерла на полпути.

— Знаете, госпожа мастер, — произнес он, — сейчас я почему-то верю, что вам по силам примирить местечки.

Глядя на букет, набитый едва ли на четверть, с прорехами и узорами, уходящими в никуда, в желтоватую поверхность дерева, Эльга вдруг почувствовала радостное, щемящее изумление. Это я? Разве это я? Я сделала? А мастер Мару так смогла бы? Нет, конечно же, смогла! Но я вот тоже…

Хотя и не грандаль.

Живые детские лица. Живые! Пофыркивают, искрятся весельем, надувают щеки. Но ведь не души же она украла, вложенные каждому Матушкой-Утробой? И вообще ни о чем таком не думала, просто работала.

— Вот глядит, — расслышала она сердитый голосок с букета. — Ей работать надо, а она глядит. Весь день выглядит.