Мастер осенних листьев

— Не важно, каков он, — сказал господин Некис. — Все дело в том, какие мы. Даже если ваш мастер смерти действительно страшен, разве это повод, чтобы бросить мне, как воину, защищать свой Край? Думаю, нет.

— Простите, — сказала Эльга.

Ей удалось затолкать в себя три или даже четыре ложки похлебки, сгинул, размылся, частично был съеден букет из мясных волокон, миска обнажила выщербленные стенки. Дно, конечно, не показалось, но господин Некис, кажется, удовлетворился и этим.

— Уфф!

Запрокинув голову, он по-местечковому выпил остатки своей похлебки и шумно выдохнул. У Эльги хватило сил лишь еще на одну ложку.

Порыв ветра принес сердитый лиственный шелест от забора, от лавок, от палатки. Ждут, ждут. Все собрались и ждут.

— Господин Некис, — решилась Эльга, — я, наверное, все. Мне бы сейчас обратно.

— А курица, жаренная в клубнях?

— Я не осилю.

— Нет, чтоб постараться. Неужели мне придется воевать с курицей за двоих? — Господин Некис посмотрел на Эльгу с легкой обидой и вздохнул. — Идите, госпожа мастер. Я же вижу, у вас одни листья в голове.

Эльга обрадованно соскочила со стула.

— Долгой жизни. Ой, доброй еды.

— Я приду посмотреть.

— Сколько угодно!

Солнце светило в глаза, ветер играл подолом. Башквицы толпились у приготовленных для них скамеек. Были там пять старух в платках, в широких, подвязанных на груди, расшитых малахаях; два старика в кургузых шеругах с рукавами и теплых штанах; два брата-близнеца лет семнадцати в простеньких свитках, с едва пробившимися темными усиками над верхней губой, глаза расставлены широко и бессмысленно поблескивают, как серые стекляшки; и были трое мужчин, основательных, бородатых, в свитках побогаче, раскрашенных на груди, головой у которых выступал знакомый извозчик Осип Башквиц.

Дети поодаль, кажется, те же, что носили листья, тормошили рябину и плевались из трубок диким горохом.

— Наконец-то!

Осип Башквиц, раздраженно кривясь, шагнул к девушке.

— Мы уже хотели уезжать, — сказал он, утирая шею свернутой в кулаке шапкой.

— Простите, — сказала Эльга.

— Чего теперь?

— Мне нужно, чтобы старшие сели первым рядом, вы — за ними, а на самую высокую лавку встали дети.

Ни один мускул не дрогнул на лице Осипа Башквица. Какая ни есть фантазия у госпожи мастера, а можно потерпеть, наверное, подумалось ему. Сколько тех дней осталось? Семь? Шесть? Можно, можно потерпеть.

— И долго нам так? — спросил он.

— До темноты.

— Дети не выстоят.

— Я начну букет с них, так что их можно будет отпустить раньше.

— Ясно. — Осип посмотрел на забор. — А это для чего?

— На этом я буду рисовать, — сказала Эльга.

— Нас?

— Вас.

— А Ружей?

— Их — с другого конца.

Осип Башквиц пошевелил челюстью.

— Как межа будет?

— Увидите.

Бородач фыркнул.

— Чего я в Ружах не видел? Кишок, разве что.

Развернувшись, он шагнул к своим, рассыпая огненный ворох краснолистой ненависти к жителям соседнего местечка. Эльга не слышала, что он говорил — в палатке с листьями она набивала сак, который, пожалуй, и вытащить наружу, чтобы не обрушить саму палатку, уже не представлялось возможным.

Листья в кучах шуршали, ластились, норовили коснуться пальцев. Предвкушали. Мастер, мастер, возьмите нас! — шелестели они. И нас! Мы ляжем без изъяна, мы умеем. Мы в такой узор сложимся — ахнете. Все ахнут!

Их потаенное, сладкое ожидание передалось Эльге.

Букет развернулся перед глазами — хоть лови из воздуха и тут же переноси на доску. Удивительная получится работа!

У готового забора — караулом — стоял воин. Еще один, на всякий случай, держался рядом с Башквицами, чтобы, видимо, пресечь любое покушение на Эльгу или на Ружей, если они здесь окажутся. Он упражнялся с мечом, выбивая из поставленной торчком колоды глухие звуки и желтую щепу.

Эльга вытянула сак и протащила его к забору.

Башквицы уже расселись. Осип расположился в самом центре. Дети при появлении мастера по негромкому окрику мгновенно взлетели на лавку, будто птицы на жердочку.

Эльга встала перед ними.

Она смотрела и видела строгие и не очень узоры из листьев осины и рябины, глубже — лещина и чертополох, оттенками — клен, ромашка, малина, где-то немного дуба, чуть-чуть чарника и ольхи, вяз, горечавка, слива.

Ах, как много всего! Замечай, разгадывай, что к чему, где злость, где радость, где скрывается давняя любовь, а в ком изо дня в день дышит зависть. Пальцы так и тянутся раздвинуть, поправить, изменить неровный завиток.

Эльга моргнула, когда все листья вкупе зашумели, зашевелились, заговорили разом. Сердито, обидчиво.

— Госпожа мастер, вы так перед нами стоять и будете?

— Гляделки, смотри, выпучила.

— Так и до темноты переглядываться можно.

— Да уж, мастер.

Оказалось, опять из времени выпала.

— Простите.

Эльга отступила к забору, раздернула у сака горловину, из которой темно-зеленой волной тут же выхлестнули листья. Оглянулась.

Башквицы смотрели на нее. Пять или шесть воинов смотрели на нее. Из-за дальней палатки в половину лица выглядывал Сист. Солнце ярко щурилось с неба, оценивая. Мастер или не мастер? Может, все та же глупая девчонка?