Я бы придумал, как их остановить, но я не управлял собой. Я был лишь вегетативными реакциями.
Защищая центр, я воздвиг высокие тёплые стены. Здесь, в моем сосредоточие, происходило превращение. Оно должно быть закончено любой ценой. Я обязан задержать злых людей.
Я ещё думал это «любой ценой» - а стены уже рушились под тройными ударами.
Срывая горло, не в состоянии пережить боль, я кричал.
Собственный крик разбудил меня от сна о лабиринте.
Саградов, чёрный от копоти и крови, вошёл в мою келью. Тяжело прихрамывая, он сел перед телом Мастера, потянулся проверить пульс - и отдёрнул руку от распахнутой, как голодная красная щель, шеи.
Сейчас он заметит меня и поймёт, что я сделал. Поймёт, что это я сделал.
Я весь сжался, представив взгляд Дмитрия: упрёк, и отвращение, и горечь. Спасаясь от бесконечной вины и удушающего стыда, сознание спряталось под ватное одеяло обморока.
Когда тьма рассеялась, рядом устало спорили. Тело затекло от неудобной позы - щекой к стене, с вывернутой рукой, прикрывающей лицо, с поджатыми к подбородку ногами, но я не шевелился, притворяясь, что все ещё без сознания.
- Нельзя больше такого допустить. - Слова Дмитрия падали камнями. - Не на моей территории, не в моём городе... нигде!
- ... сначит, не допустим. - Доктор Девидофф. Очень спокойно и тихо.
- Да. - Саградов. - Ты знаешь, что нужно делать. Хорошо, что ты понимаешь. Поэтому, ты же понимаешь, что ты должна...
- ...так это мой долх теперь? - С ядом в голосе.
Что-то мягкое и лёгкое опустилось сверху, тёплое, как объятья мамы.
Я подсмотрел сквозь ресницы. Незнакомый стройный мужчина закутывал меня в плащ из белоснежных птичьих перьев. Их припорошила коралловая крошка и пахли они гарью, но все равно они как будто светились изнутри.
Мужчина заметил, что я очнулся, и подмигнул.
- Мастер должен быть уничтожен. - Тяжело уронил Саградов.
Почему он так говорит? Я же убил Мастера. Вон он, лежит в центре кельи, где я так много рисовал. Он хотел, чтобы я создавал картины только для него - а теперь ни одного наброска не осталось - вместо прекрасных картин темнели разводы сажи. На глаза навернулись слезы.
- Это я сделаю. - Мягкий золотой голос Марии. Как ты сюда попала, моя Золушка? Тебе не место на развалинах замка. Ты должна быть там, с принцем. Каким-нибудь.
- Когда увижу, что он становится таким же. - Продолжила Дейке.
Я хотел спросить о чём - о ком - речь, но прикусил язык.
- Я с ней согласен. - Произнёс Каладиан. Это прозвучало как точка. Как весомое окончание спора. Саградов не возразил.
Знакомо процокали каблуки и женщина опустилась на корточки рядом со мной, впилась пальцами и в плечо и потормошила.
Я открыл глаза, встречая взгляд Клары Девидофф. Её висок испачкал мазок копоти, но в остальном... кажется, даже макияж свежий. Чёрные распущенные волосы, уверенный каре-алый взгляд, широкое колье из кровавого бисера, плотно охватывает горло, спускаясь на деловой костюм.
- Как ты? - Доктор Девидофф бесцеремонно ощупала моё лицо, шею и запястья. Тронула длинными ногтями птичью накидку. - А это откуда?
Всё болело. Двигаться не хотелось. Из царапин на лице шла кровь, и это было неправильно. Со мной всё неправильно.
- Тошнит сильно. - Пожаловался я.
- Это было бы плохое решение. - Качнула головой женщина.
Я содрогнулся.
Она знает, что я сделал. Они все знают.
Вот о ком они говорят. Вот кого они хотят убить.
Я выпрямился, позволяя себя трогать и рассматривать как новое, неизвестное науке животное. Или Франкенштейна.
- И... как я? - всё-таки спросил я.
- Я была уверенна, что у тебя эпилепсия. - Улыбка приподняла край её алого рта. Как триггер: меня захлестнул острый короткий смех.
Когда я отсмеялся, Клара передала мне бутылку, оплетённую суровой нитью, и с ручкой как у сумки через плечо.
- Фсегда бери с собой воду, кохта идёшь на фойну. - Заметила Клара, что я её рассматриваю. - Пей. Умыфайся. Ты хрясный как чертёнок.
Я засмеялся вновь, хотя это и было больно. На меня по очереди оборачивались Саградов, Каладиан, Золушка.
Я смеялся, пока не увидел Мая. Он лежал лицом вверх, у выхода из кельи. Рядом с сыном Саградова.
Эпилог
Эпилог
Я рисовал в кафе напротив здания иммиграции. На столе немым укором высилась проклятая троица учебников: алгебра, геометрия и логика. Экзамен через четыре дня, а я чувствую себя таким же неготовым, как и в начале года. Таскаю их в рюкзаке, надеясь через закрытые обложки напитаться знанием. Задачки мне уже в кошмарах снятся.
На крыльце службы собралась длинная очередь самых разных людей, и я делал быстрые наброски, дополняя их необычными чертами лица и черепа, когда кто-нибудь забегал в кафе.
В моём чае пять ложек сахара, он по вкусу как сироп и остыл давно, а я всё жду. Я жду в каждом месте по два-три часа. Потом собираю книги и иду в следующее. Уже половина пятого, и снаружи всё сумрачнее, а я обещал Каладиану возвратиться до темноты. Наверное, не сдержу слово.
Я жду брата. Или послание от брата.