Мастер-класс

Остаток вечера прошел приятно и ужасно; приятно, потому что вместо бесконечных речей Мадлен Синклер, насильно заталкивающей нам в глотку всю эту муру насчет Разума-Совершенствования-Мудрости и создания некоего высшего класса — или, как она выразилась, «мастер-расы» — из детей-вундеркиндов, наиболее одаренных индивидуумов двадцать первого века, Малколм и Энн смотрели старый фильм с Джимми Стюартом[30], по нашему общему мнению, один из лучших его фильмов. А ужасным этот вечер был потому, что я торчала на кухне, представляя себе, как Энн завтра днем вернется из школы и обнаружит, что моей машины нет, мой шкаф с одеждой наполовину пуст, а к холодильнику прилеплена записка, которую она найдет сразу, как только захочет перекусить. Что-нибудь вроде: Прости, что бросаю тебя. Может, в этой записке будут и не совсем такие слова, но это неважно.

Все-таки разок я услышала, как Энн в гостиной захлюпала носом, и Малколм, обнимая ее за плечи, сказал:

— Не плачь, милая, все у нас будет хорошо. Вот увидишь.

Теперь Стюарт изображал какого-то комического персонажа. Высокий, мускулистый, немного неуклюжий, он чем-то напоминал мне Джо: чистое честное лицо, теплый взгляд — даже зернистое изображение старого черно-белого фильма не исказило этот взгляд — и легкий оттенок самоуверенности, который мне всегда казался очаровательным. Стюарт — никакой не мачо, не Самый Сексуальный Мужчина На Свете из числа тех, что способны завоевать первую премию журнала «People», не лауреат Нобелевской премии, но ведь и Джо был точно таким же. Мой старый друг, оказавшийся вечным, был просто хорошим парнем. Ну, хорошо. Если честно, Джо был сильным и очень сексуальным. Однако в нем и много чего другого тоже было.

Я скучала по нему, но только когда начинала о нем думать. Что случалось довольно часто.

Лежа в постели рядом с Малколмом, который тут же сообщил, что «сегодня устал как собака», я предавалась разным фантазиям, связанным с Джо. Ну, может, и не с самим Джо, а просто с неким хорошим парнем, например, с Джимми Стюартом — в общем, с неким мужчиной, который сперва осторожно провел бы руками по всему моему телу, потом нежно меня поцеловал и только потом перешел бы к более активным действиям; а уж когда огонек разгорелся бы и пошел дым, он взял бы меня в чудесный полет — скажем, на луну и обратно. Я думала о том, как сильно мне бы все это понравилось; а еще я думала, что в мои сорок с лишним все это не более чем фантазии, тот опыт, которого у меня никогда толком не было и никогда больше не будет.

Как только дыхание Малколма стало замедленным и глубоким — а это означало, что он уже крепко спит, — я прокралась на кухню. В холодильнике после обеда еще осталось полбутылки кавы[31]. Прихватив бутылку и стакан в ту комнату, где стоит телевизор, я свернулась клубком на диване и горько заплакала.

По всем перечисленным выше причинам.

Глава тридцать третья

Наступило утро среды, точно такое же, как на прошлой неделе, только не было Фредди. Я встала, приняла душ, надела простое синее платье-джерси и закрытые туфли. Затем обычная возня на кухне — сунуть хлеб в тостер, откуда он выскочит уже преображенный, достать йогурты, мюсли и сок, поставить все на кухонную стойку, — и можно садиться завтракать. За завтраком я даже улыбалась.

Сегодня самый обычный школьный день, — говорила моя улыбка. — За ужином увидимся.

— А что у нас сегодня на ужин? — спросила Энн, привыкшая к тому, что я обычно готовлю так, чтобы хватило дня на три.

— Паста, — сказала я. И это была чистая правда. Я собиралась оставить на видном месте у плиты пачку ригатони, а рядом с ней — миску с соусом из толченых помидоров, душистых трав и чеснока. Я не сказала лишь о том, что варить пасту придется Малколму, а не мне.

Он уехал первым. Плащ на руке на случай дождя, в другой руке ключи от машины. В дверях мы исполнили обычную утреннюю сценку: клюнули друг друга в щеку, пожелали удачного дня и обменялись улыбками.

Энн выбежала за дверь, едва машина Малколма скрылась за поворотом.

— Пока, мам!

— Пока, детка! — крикнула я в ответ, изо всех сил стараясь удержаться, не броситься следом, не прижать ее к себе на прощанье.

Когда-то я снова ее увижу, мою девочку.