— А вы чем занимаетесь? — спросила она.
— Преподаю.
— Ой, правда? Где?
— В школе Давенпорта.
Девочка так уставилась на меня, словно хотела вобрать меня целиком вместе с моим дорогим костюмом, изящными туфлями и сумочкой из телячьей кожи, висевшей на плече.
— Да, выглядите подходяще. Как одна из них.
— Не понимаю. Что это значит?
Она засмеялась.
— Белая. Богатая. Практически безупречная. Спорить готова, что и IQ у вас сверхвысокий.
— Нормальный. — На самом деле IQ у меня 9,73. Но говорить ей об этом мне не хотелось.
— А я все-таки хочу еще разок попытаться — может, сумею поступить. А потом… я просто не знаю, что будет потом. Раньше я тут работала, — она обвела рукой помещение кафе приглашающим жестом хозяйки, — а несколько месяцев назад меня уволили. Но я по-прежнему тут болтаюсь. — И она снова мотнула головой в сторону стопки книг. — Понимаете, в нашем квартале чтение — занятие не слишком популярное.
Возникла пауза. Я все пыталась отыскать для этой девочки какие-то нужные слова, хотя понимала, что никаких таких слов у меня нет. Наконец я спросила:
— А чем бы ты хотела заниматься в колледже?
— Математикой, — сразу ответила она, закрывая книгу. — Я здорово в математике разбираюсь. Вот спросите меня что-нибудь, что угодно.
И тут у меня зазвонил телефон. Это была школьная секретарша Рита.
— Извини, давай в другой раз, хорошо? Сегодня я ужасно опаздываю.
Девочка недоверчиво посмотрела на чашку, которую я держала в руке.
— Ну да. Я понимаю.
— Извини, — повторила я, действительно чувствуя себя перед ней виноватой — причем во всех отношениях — и понимая, что она мне не верит. Затем быстро встала и вышла за дверь.
Снаружи автоматические уборщики всасывали листья, веточки и мусор, оставленный со вчерашнего вечера студентами колледжа на той стороне Висконсин-авеню. Два автомобиля, владельцы которых забыли о дне уборки улиц, были вынуждены купить проездные билеты. Билеты, разумеется, не бумажные, но в течение нескольких минут сотня долларов переместилась с банковского счета зеленого джипа и еще сотня со счета желтого «Мини-Купера», украшенного гоночными полосками. Монотонно загудела ограда парковки, когда я выехала на проезжую часть; обслуживающий автомат покатился дальше по Висконсин-авеню в поисках очередной жертвы.
Все эти автоматы заставили меня размышлять о том, куда денутся выпускники желтых школ в ближайшие несколько лет, когда последние продуктовые магазины перейдут на автоматическое обслуживание и маленький робот-доставщик фирмы «Амазон» будет гудеть у дверей домов, складывая заказанные свертки на крыльце. Щелчок, жужжание, шлепок. Видимо, это и есть прогресс, и, по-моему, такого прогресса в нашей жизни будет все больше. Как знать, возможно, я еще и пенсионного возраста достигнуть не успею, когда даже преподавание в школах будет автоматизировано.
— Самое главное — это честное соревнование, — вещал Малколм во время своих обеденных выступлений, обращаясь в первую очередь, разумеется, к Энн. — Последовательность такова: ты много работаешь, старательно учишься, делаешь успехи и в итоге получаешь хорошую работу.
Но ведь проблема совсем не в этом; даже младенцу ясно, что число рабочих мест уменьшается, а количество людей увеличивается. Уже свернув на знакомую подземную парковку и притормозив, чтобы очередной автомат смог просканировать данные на мою машину и радостным, но абсолютно нечеловеческим голосом поприветствовать меня:
Глава девятая
Школа, где я теперь работала, мало чем отличалась от той, где я училась почти четверть века назад. Те же классы, учителя, ученики и учебники. «Именно ученики, — думала я, раскладывая книги и листы посещаемости на своем рабочем столе и поднимая жалюзи, чтобы из окон была видна хоть какая-то зелень, — почти ничем не отличаются. Ни друг от друга, ни от тех, что были в мое время».
Тогда проблема аутизма так широко еще не ставилась, преобладал вопрос «