Всего лишь пять лет назад участие в трехуровневой системе школьного образования обязательным не было; во всяком случае, оно точно не было принудительным. А затем из Вашингтона поступили некие указания. Родителям посоветовали уделять больше внимания индивидуальным потребностям детей. Затем последовали еще советы, а также десяток указаний, составленных с поистине убийственным хладнокровием и математически расчетливо.
Разумеется, возникло противодействие. На собраниях PTA[7] разъяренные родители угрожали перевести своих детей на домашнее обучение, особенно тех, что заканчивали седьмой класс, дабы в старших классах не подвергать их непрерывным и мучительным ежемесячным тестам. Образовалось даже нечто вроде партии сторонников домашнего обучения; такие родители обычно с шумом покидали собрания и сразу же забирали детей из школ; и это оппозиционное движение приобрело даже определенный размах.
Впрочем, лишь в некоторых городских кварталах. Не в нашем. Не там, где живут такие, как Сара Грин.
А затем собрания родителей и учителей были заменены заседаниями местных отделов народного образования. Советы, исходившие из министерства, превратились в директивы; в директивы включались и штрафы — например, за прогулы или за манкирование школьным обучением, — и налоги, маскирующиеся под штрафы. И каждое нарушение той или иной директивы тонкой струйкой капало на показатели Q-тестов детей. А требования к тем, кто был все-таки переведен на домашнее обучение, стали более жесткими, чем законы о хранении оружия и возможности его применения, и требования эти все время менялись. Незаполненная графа в любой анкете, тесте или прошении, а также неправильно введенный код неизменно означали красную надпись:
А такие, как Сара Грин, шли иным путем: они устраивали довольно бурные кампании, выступая за иной способ давления — давление на родителей. В частности, они во множестве выпускали листовки со следующими призывами:
Я стояла под дождем, раскрыв зонт, и смотрела вслед Саре Грин. Она еле шла, плечи ее поникли под тяжестью горя, смущения, ненависти, но уже на пороге дома она опять обернулась и прошипела:
— И откуда только здесь взялись эти желтые автобусы? Им ведь не полагалось здесь появляться, да, Елена? Где угодно, только не в нашем районе!
И дверь ее дома с грохотом захлопнулась. Щелкнул замок, и я поняла, что мне уже ни к чему беспокоиться, подходить ближе, подниматься на крыльцо и стучать в запертую дверь; так что я вернулась к своей машине, в десятый раз проклиная отвратительно работающие брызговики, а заодно и всех тех, кто постарался, чтобы все это безобразие с отбором супердетей зашло так далеко.
Отъезжая, я в последний раз оглянулась на дом Гринов. Отчего-то я была уверена, что будущей весной здесь не будет посажено вообще никаких цветов.
А потом я вдруг подумала:
Глава восьмая
Никто не спрашивает, что случается с теми детьми, которые проваливаются в трещины, образовавшиеся в трехуровневой системе, — для этого нет причин. Выпускники желтых школ устраиваются работать в местные супермаркеты или в магазинчики, торгующие одеждой и бижутерией, в тех немногочисленных моллах из кирпича и бетона, что пока еще существуют. Или же они трудятся в магазинах «7–11», или продают бургеры в «Макдоналдсе», поскольку в последнее время опять сильно урезали иммиграционные квоты. Они делают всю ту работу, которая не по душе выпускникам колледжей, но которую все же необходимо делать.