Мастер Баллантрэ

— Мой дорогой Генри, тебе ходить, — сказал он в то время, как отец выходил из комнаты, но как только старик не мог больше слышать его слов, сразу переменил тон и сказал: — Странно, Иаков, что даже в карты ты не умеешь играть, как джентльмен, ты играешь совсем как сапожник. Ты и в картах такой же бестолковый и тупоумный, как в жизни. Твоя… как тебе сказать, твоя lenteur d'h'eb'et'e, me fait rager — да, приводит меня в ярость, именно в ярость. Мне даже как-то странно иметь такого брата. Мне кажется, что с каким-нибудь старым подагриком, и с тем интереснее играть, чем с тобой, тот все-таки больше увлекается, а ты какой-то сухарь и больше ничего.

Мистер Генри не отвечал и смотрел со вниманием на свои карты; казалось, он обдумывал, как ему лучше ходить, но между тем я уверен, что мысли его были заняты совсем другим.

— Ах, какая тоска, какая тоска играть с тобой! — закричал снова мастер Баллантрэ. — Quel lourdeau! Но к чему я употребляю французские фразы, когда имею дело с таким невеждой? Ты, мой дорогой братец, ведь, наверно, не знаешь, что такое lourdeau. Lourdeau — это то же самое, что неотесанный, грубый человек, шут гороховый, олух, человек, у которого нет ни грации, ни изящности в манерах, ни сообразительности, ни быстроты в движениях, у которого нет ничего такого, чем бы он мог нравиться и блеснуть, одним словом, если ты желаешь в точности знать, что это такое, то потрудись встать и взглянуть на себя в зеркало. Поверь, что я говорю тебе все это из желания тебе добра; я хочу, чтобы ты изменился к лучшему, и я должен сказать, что единственно, чем я развлекаюсь в этом скучном доме, это тем, что, играя в карты с двумя старыми подагриками (при этих словах он зевнул и взглянул на меня), стараюсь их расшевелить. Вас, положим, мне легче вывести из вашей апатии, мне стоит только употребить кличку, которую вам дали, — обратился он ко мне, — но вот с этим джентльменом я ничего не могу сделать, он, мне кажется, совсем спит над своими картами. Я могу даже на деле доказать тебе, что я прав, и что эпитеты, которые я дал тебе, ты вполне заслуживаешь, — обратился он снова к брату. — Насколько я мог заметить, благодаря тому, что ты не отличаешься интересными качествами, ты теряешь также много в сравнении со мной в глазах женщин; вот, например, я знаю одну женщину, — сказал он каким-то особенным, насмешливым тоном, — которая теперь предпочитает меня тебе или, вернее, которая никогда не переставала увлекаться мной, тогда как тобой — нисколько.

Мистер Генри положил карты на стол. Он медленно встал и, как бы погруженный в раздумье, подошел к мастеру Баллантрэ.

— Подлец! — сказал он тихим голосом, скорее про себя, чем обращаясь к кому-либо, и, не торопясь и не обнаруживая никакого особенного волнения, ударил брата прямо в лицо.

Мастер Баллантрэ вскочил. Лицо его приняло какое-то особенное выражение. Я никогда не видел его таким красивым, как в эту минуту!

— Как ты осмелился ударить меня! — закричал он. — Да знаешь ли ты, что нет на свете человека, которому я позволил бы ударить себя?

— Говори тише, не кричи. Или, быть может, ты желаешь разбудить отца и просить его заступиться за тебя?

— Господа, господа, успокойтесь! — закричал я, стараясь стать между ними.

Мастер Баллантрэ схватил меня за плечи и, отстранив меня от себя, обратился к своему брату:

— Понимаешь ли ты, что ты сделал? — спросил он.

— Отлично понимаю, — ответил мистер Генри. — То, что я сделал, я сделал по зрелому обсуждению.

— Я требую крови, я требую крови! — кричал мастер Баллантрэ.

— Дай Бог, чтобы пролилась твоя, — сказал мистер Генри, снимая со стены, на которой висело различное оружие, две сабли и предлагая их на выбор мастеру Баллантрэ. — Только пусть Маккеллар будет свидетелем нашего поединка; мне кажется, что это крайне необходимо.

— Прошу тебя не оскорблять меня больше, — сказал мастер Баллантрэ, принимая одно из оружий, — и знай, что я с тех пор, как я себя помню, ненавидел тебя.

— Отец мой только что лег спать; нам, стало быть, драться здесь нельзя, — сказал мистер Генри, — выйдем куда-нибудь подальше.

— Пойдем в аллею из кустарников, там есть одно местечко, где нам очень удобно драться, — сказал мастер Баллантрэ.

— Господа, постыдитесь, что вы делаете! — закричал я. — Дети одной матери, и вы хотите отнять друг у друга жизнь, которую она вам дала!

— Именно, этого мы и желаем, Маккеллар, — сказал мистер Генри совершенно таким же спокойным голосом, каким он говорил в продолжение всей этой сцены.

— Ну, в таком случае я этому помешаю.

И тут я должен упомянуть о крайне недостойном поступке с моей стороны. В ту минуту, когда я собрался бежать к лорду, мастер Баллантрэ схватил меня за руку и, приложив острие сабли к моей груди, пригрозил убить меня, если я только двинусь с места. Увидев перед собой страшное блестящее лезвие, я до такой степени испугался, что бросился перед мастером Баллантрэ на колени, и как дитя, начал просить прощения.

— Нет, нет, не убивайте меня, — закричал я жалостным тоном, — я вас не выдам!