Массена

Это слово было знакомо Джеку. Оно с раннего детства внушало ему какое-то уважение. Война! Генералы на белых конях, сверкающие сабли, пушки, усатые герои с орденами на груди и повязкой на голове, развевающиеся знамена! Но наряду с этими поэтическими образами в сознание Джека теперь стали прокрадываться неведомо откуда взявшиеся критические мысли. Погибают тысячи людей, разрушаются с одного маху целые селения, пускаются ко дну громадные корабли. И из-за чего все это? Из-за того, что в какой-то Сербии какой-то гимназист убил австрийского принца?!

Но разве не бывало в тысячу раз более ужасных преступлений, и, однако, из-за них никаких войн не начинали. Тысячи рабочих гибли в рудниках, на заводах, их жены и дети умирали с голоду во время забастовок, а все в Европе и Америке продолжало дышать миром. А тут вдруг из-за какого-то шального револьверного выстрела такая бойня! Что же это значит? Как это понять, и кто бы мог это объяснить Джеку?

Он хотел было задать своему соседу в баре два-три вопроса. Но сосед вдруг начал неистово ругать немцев, кричал о германских зверствах и потрясал своим ножом, которым не мог разрезать жесткую котлету. Другие соседи тоже кричали и ссорились. Один из них доказывал, что немцы через месяц будут в Париже, несмотря ни на какие поражения. Другой ни за что не соглашался отдать Париж немцам. Джеку было ясно, что разговор кончится одним из двух: или крупным пари, или не менее крупной потасовкой.

Котлета и каша были съедены. Джек расплатился, выпил стакан содовой, взял с собой на память зубочистку и решил не торопясь пойти на вокзал, обходя стороной полисменов. Убраться бы поскорее из этого опасного столпотворения в тихий город!..

Но едва он вышел из бара на улицу, как сразу понял, что происходит что-то необычайное. Со всех сторон бежали и кричали люди. Несколько взводов солдат в хаки, с ружьями наперевес, бежали к подъезду соседнего дома. Другие солдаты, заняв подъезд, грозно прицеливались в них. В окнах виднелись фигуры с ружьями и револьверами. На носилках несли каких-то окровавленных раненых.

Джек ничего не понимал… Что это такое? Неужели европейская война уже перебросилась в Нью-Йорк? У него невольно захолонуло сердце и по спине пробежал холодок.

Посередине улицы непоколебимо стояла какая-то высокая фигура с палкой в руках. Эта фигура, по-видимому, руководила сражением. Джек, пробегая мимо, натолкнулся на нее. Высокий человек с палкой остановил его:

— Эй, сэр, стойте! Если хотите, берите ружье и бегите туда! Плата — пятьдесят центов за сеанс!

— Зачем ружье? Какой сеанс?

— Что? Вы никогда не видали киносъемок?

Джек успокоился.

— Я не прочь, — сказал он, — но я не могу бегать! Я только что выписался из больницы.

— Превосходно! — возразил высокий человек. — В таком случае, вы будете раненым. Залезайте в носилки! Вас сейчас перевяжут.

Джек с величайшим удовольствием улегся в носилки. Какой-то парень, игравший роль санитара, намотал ему на голову грязное полотенце, запачканное красной краской.

— Теперь лежите, не шевелясь, — скомандовал санитар, — и делайте такую рожу, как будто умираете!

Джек протянулся на носилках и почувствовал блаженство. Ему не нужно было шевелить ни рукой, ни ногой. Его несли, покачивая, в мягких носилках, и за это удовольствие его ждала еще и заработная плата. За ним несли еще троих-четверых таких же счастливцев. А на улице продолжалось «сражение»; режиссер хрипло кричал на всю улицу:

— Первый взвод, налево кругом! Марш! Не туда! Налево, вам говорят! Граждане, вы увидите все это на экране! Первый взвод, пли! Пли, вам говорят!

Гвалт, визг, топот многочисленных ног по тротуару, — все это сливалось в дикую какофонию, впрочем, довольно обычную для шумного города. Несколько полисменов в шлемах спокойно созерцали сражение. Какими-то жестами и мановениями они сдерживали толпу и регулировали уличное движение. Джек с опаской косился на них.

Он размечтался, лежа на носилках. Но блаженство его было непродолжительно.

— Куда вы меня несете? — спросил он санитаров.

— За угол.

— А там?

— А там на вас накинутся озверевшие германские солдаты и будут истязать.

Джек вытаращил глаза.

— Так я им и дамся! С какой стати?

— Так полагается по сюжету. Это «нападение германцев на Реймс и уличная битва». А вся картина называется «Германские зверства».

В этот момент манажер дал свисток. Санитары опрокинули носилки и безжалостно вываливали раненых и умирающих прямо на мостовую. Раненые и умирающие со всех ног побежали к манажеру.

Джек тоже очутился на мостовой. Он ушибся при падении и от боли и неожиданности пришел в неистовство.

— Дьяволы! — вопил он. — Что за свинство!

— Съемка кончена, — объявили санитары. — Бегите к манажеру и получайте деньги!..

Но Джек закусил удила. В особенности выводил его из себя длинный рыжеволосый парень, который вывалил Джека из носилок, а сейчас хохотал и издевался над ним. Парень был остряк и награждал его такими смешными эпитетами, что все окружающие покатывались со смеха.

Джек не вытерпел и бросился на него с кулаками.