Каспар заподозрил неладное, как только боцман стал стрелять уток в камышах. Мяса у нас было предостаточно; только в первый день мы вынуждены были прирезать четыре овечки, и неизвестно, сколько их будет еще. Неужели, капитан послал боцмана палить из ружья лишь затем, чтобы кто-нибудь, проезжающий мимо, услышав стрельбу, донес в Ак-Мечеть? Но вскоре капитан отозвал стрелка, и подозрение отпало само собой. Оказывается, дело уже было сделано, и он просто боялся потерять боцмана. Но обо всем этом Каспар расскажет нам гораздо позже, а сейчас он решил дать один малюсенький шанс капитану и, следовательно, и всем нам.
– Постойте! – воскликнул он, – капитан такой же человек, как и мы все, с такими же слабостями, как любой из нас. Он мог на эти полчаса чем-нибудь отвлечься, присматривая за нашей работой, задуматься, задремать, в конце концов.
– И что, совсем не наблюдать за горизонтом? – спросил Ронсед.
– Нет, почему же, можно наблюдать, но ничего не увидеть. Вы сами сказали о том, что всадник поднимался на вершину холма, а затем спускался в низину. Как раз именно в тот момент, когда сотня была в балке, капитан мог смотреть в сторону Ак-Мечети. Вы говорите пыль? Но ведь мы не раз наблюдали вихри, несущиеся по степи и поднимающие над собой тучи пыли.
– Особенно часто они случаются на разделах моря и равнины, поверьте мне, старому моряку, – вставил Лавуазье.
– Хорошо, а стрельба на уток, когда у повара на камбузе полно мяса? – не унимался тот же Ронсед.
– И это тоже объяснимо. Скажи нам, Александер, – обратился к одному из моряков Каспар, – я видел, что ты частенько отдавал свою порцию баранины соседям, это еще почему?
– Потому, что я, зачастую, не могу переносить даже ее запах, а о том, чтобы взять в рот, не может быть и речи, – ответил тот, – правда, бывают и исключения, сам не знаю почему.
– Вы утверждаете, что синьор Дюбуа не ест баранину? – спросил кто-то из матросов.
– А вы совершенно не допускаете такую возможность? – вопросом на вопрос ответил командир. – Утверждать что либо не имею права: я не имел чести присутствовать на обеде в его каюте.
Мы невесело засмеялись; действительно, капитан всегда обедал в каюте один, чем потчевал его повар-алжирец, нам было неизвестно.
Только я хотел открыть рот, как Каспар толкнул меня локтем. Мне стало ясно, что мой гувернер нарочно уводит нас от истины: ему хорошо известно пристрастие Самуэля к блюдам из баранины, дядя нередко обедал в нашем доме. Сейчас нам предстояло решить вопрос: что делать дальше. Ждать возвращения корабля или предпринять поход в Севастополь. Мы пытались выяснить, какие шансы на то, что «Шарлотта» все-таки вернется. По версии Гильома корабль не мог долго стоять в заливе. Это могло вызвать падеж овец, и казаки тоже не сдвинулись бы с места, пока видели их, стоящих на рейде. Следовательно, они должны были уйти на базу. Возвратятся ли они снова? Несомненно. Вопрос продовольственный сам по себе решиться не мог, наоборот, со временем он становился все острее. Если допустить, что с «Шарлоттой», действительно, что-то произошло, то в рейд будет отправлен другой корабль, но команду, вне всякого сомнения, наберут с нашего корабля; опыт предыдущих экспедиций сыграет свою роль. Нашим товарищам по команде хорошо известно место, где они нас оставили. Здесь мы их и будем поджидать. Основной аргумент против похода на Севастополь – это весьма смутное представления о том, в какой стороне он находится. Между нами и Евпаторией лежит голая степь, где нас немедленно обнаружат. К тому же сама Евпатория окружена русскими казаками. Если идти ночью, неизвестно, куда мы выйдем. Расспрашивать дорогу у населения безумие, нас тут же схватят. Значит нужно ждать.