Маска времени

— Ладно… — Анна положила голову на плечо Филиппу, и ее волосы заструились по его груди. — У меня такое ощущение, будто я нащупала свои истинные корни. Учиться мне пришлось в Бостоне по курсу европейской истории, а затем я стала журналистом. Как и всем другим, мне пришлось видеть документальные фильмы о фашизме, читать книги и документы. Но все увиденное и прочитанное будто не касалось меня. Понятно, о чем я говорю? Евреи всегда были какими-то особенными. И не потому, что у меня предубеждение против них, нет. Просто в них была некая таинственность, которую я никак не могла определить для себя. И вдруг все это стало частью моей собственной жизни. Холокост.[32] Ужас. Это часть меня, а я прежде даже не догадывалась. И вдруг мне захотелось узнать больше, несмотря на весь ужас, который вдруг обрушился на меня.

— Но узнать, что твой дед был евреем, не означает полностью поменять свое самосознание, Анна.

— Конечно, но часть еврейской крови что-то перевернула во мне.

— Еврейская кровь? Ты начала говорить, как Геббельс. Ты дочь ирландского католика и такой и останешься до конца своих дней. Анна, ты неожиданно заглянула в старый семейный шкаф и нашла там скелет — вот и все. И после этого ты еще пытаешься убедить меня, что лишена предрассудков?

Анна только расхохоталась в ответ.

— Жестоко, Филипп, но верно. О'кей. Может быть, ты и прав. Но я совершенно искренне говорю обо всем. И мне действительно очень многое еще хочется узнать.

Филипп замолчал на несколько мгновений, а затем продолжил:

— Концентрационный лагерь в Варге — сейчас там мемориальный центр. Он находится недалеко от Риги. Из Стокгольма мы можем долететь туда, а на Стокгольм есть рейс из Лондона. Пока ты не представишь себе, что пережил Джозеф Красновский, ты не поймешь его.

— Да, мне надо там побывать. Поедем, Филипп! — после небольшой паузы заключила Анна.

— Ты уверена, что тебе это необходимо? Ведь ничего подобного тебе еще не приходилось видеть?

— Нет, не приходилось. Но это неважно. Я должна поехать туда. Пожалуйста. Ведь у нас есть два дня перед путешествием в Италию.

— Что ж. Раз хочешь, то давай. Думаю, что прошлое Восточной Европы должно отрезвляюще подействовать на такую молодую, богатую девушку, как ты.

— Но я не избалованная молодая штучка.

— Да? А что тебя окружает здесь, где мы находимся? Лакеи, дворецкие, садовники — ну прямо средневековье!

— Это дом Эвелин, не мои. Уверяю тебя, что ни мне, ни маме никогда не нравилось здесь.

— Но ты пользовалась привилегиями и богатством с самого рождения.

Анна чувствовала, что Филипп решил подразнить ее, и не удержалась, чтобы не ответить колкостью.

— А ты? Личные самолеты и лимузины вряд ли говорят об аскетизме.

— Я сам заработал каждый пенни своего состояния.

— Да и я не ленилась, дорогой. Никогда ничего не выпрашивала ни у матери, ни у Эвелин. Все, что имею, — это заработано мною.

Филипп взял ее за талию и легко повернул, подталкивая к постели. Анна не удержалась и рухнула на нее, успев только сбросить в последний момент туфли, которые с шумом упали на пол.

— Избалованная, высокомерная.

— А ты свинья!

Филипп убрал волосы с лица Анны. Огонь заиграл красными бликами в его глазах:

— Избалованный ребенок. Трахаешься, как богатая, избалованная девчонка, говоришь и сердишься, как избалованный ребенок.

— Все, мое терпение лопнуло! — с сердитым смехом выпалила Анна и принялась молотить кулачками по мускулистой руке Филиппа.

— Хорошо, хорошо, — только и приговаривал он. — Прекрасная игра, дорогуша. А теперь — коктейль или горячая ванна — что выбираешь?

— Чудовище! — Анна понимала, что в его словах есть правда; секс с Филиппом был для нее таким необычным. — Я никогда не занималась этим в ванной. Что ты от меня хочешь? Что-нибудь из «Кама сутры»? Да?

Филипп мягко поиграл ее грудями.

— Тебе не отличить «Кама сутру» от дерби в «Кентукки».

— Так чего же ты хочешь? Чего-нибудь неприличного?

Филипп расхохотался.

— А как ты это себе представляешь?

Анна вздрагивала каждый раз, когда пальцы Филиппа касались ее сосков.

— Не знаю. Думаю, у меня нет достаточного опыта. Ты сам меня научишь.

Филипп нежно поцеловал Анну в губы.

— Мне нечему тебя учить. Я люблю тебя такой, какая ты есть.

— Тогда на что же ты жалуешься?

— Я и не жалуюсь. Просто сказал, что ты трахаешься, как богатая, избалованная девчонка.

— Ты хочешь сказать, что активен только ты. Но я не знаю, как вести себя с тобой. Когда мы с тобой близки, я не знаю, где я — в аду или раю. А ты разве сам не догадался об этом?

Филипп помолчал. Затем взял край ее свитера и начал стягивать его. Анна подняла руки, чтобы помочь Филиппу. Она тряхнула волосами, и ее груди поднялись как два маленьких вулкана в отблесках огня. Филипп поцеловал каждый сосок.

— Мне нравится, как пахнет твоя кожа — словно солнце и персик.

Желание буквально переполняло Анну.

— О, Филипп, прости, если я не очень хороша с тобой в постели.

— Совсем нет. Ты сводишь меня с ума. Ты похожа на греческую амфору.

Филипп неожиданно замолчал, нащупав рукой черные чулки на резинках и тонкую полоску, едва закрывающую треугольник вьющихся волос.