Маска Гермеса

-Александр, мне будет неприятно, если ты попадёшься. То, что за мной не увиваются парни из французской контрразведки, продлится не долго. Пока я под прикрытием своей разведки, но я лишусь этого, едва ты откроешь прессе свой материал.

- И всё же, пока я буду где-то отсиживаться, все факты и домыслы так перепутаются, что потом уже ничего не докажешь, - Визант прямо смотрел перед собой, не внимая доводам наставника. - И я служу стране, а не конкретным чиновникам.

- Увы, но чиновники и считают себя страной.

- Меня принуждают доказывать обратное.

- Тот, кто замыслил эту химеру с убийством Мерзоева, будь то Спирин, или некий безликий сговор, на то и рассчитывали, чтобы ты открыл этот шлюз.

- А теперь вы преувеличиваете мою роль. Если обстоятельства предлагают мне стать рычагом к неким неизбежным событиям, почему я должен уходить в сторону. Чему быть, того не миновать. Они бросили вызов, я его принял. И я совсем не настаиваю на том, чтобы вы мне помогали.

- Я буду прикрывать тебя, насколько смогу, - резко пообещал Воленталь.

Лицо Артура выражало сожаление из-за того, что его напарник пренебрегал собственной судьбой.

-Ну что же, и на том спасибо. Где-нибудь высадите меня, - сдержанно произнёс Визант.

-Ни пуха, ни пера, как говорят русские, - пожелал Воленталь, уткнувшись взглядом сквозь переднее стекло, смирившись с тем, что раз кто-то летит в ад очертя голову, то переубеждать его бесполезно.

***

Визант вознамерился подбрасывать приманку прессе, если она среагирует, поведёт игру дальше, доказывая, что не он организатор убийства Мерзоева, и открывая след к истинным заговорщикам во всей этой истории, которая, является лишь фрагментом некоего зловещего сценария. Самое страшное, что ожидало его на этом пути, это обвинение в государственной измене, невыносимая для него ноша, даже, если бы сохранил свободу в изгнании.

Удачей своего мероприятия он мог считать хотя бы отставку Спирина, не говоря о том, чтобы его разоблачили как заговорщика, о чём, возможно, мечтал и директор ФСБ, Буранов, который, не исключено, просто не имел духа пойти против влиятельных сил, либо пока не имел достаточных доказательств. Александр понимал, что мог разрушить сложную операцию своей службы против коррупционеров и изменников, но не в состоянии был остановить себя. Да и обстоятельства не позволяли, поскольку его жизнь могла оборваться раньше, чем он реализовал бы свой замысел.

Он разослал копии документов в несколько изданий, считавшиеся «жёлтой прессой». У одной из газет ушло два дня на раздумье, чтобы, видимо, сверить сведения с общим фоном затухающего было скандала.

Выпущенный джин тут же дошёл и до других газет, вскоре и некоторые телеканалы не смогли замалчивать тему.

Банк “Франк Интернациональ” в считанные дни уже осаждали репортёры, требуя разъяснений от менеджеров, которые пока молчаливо и агрессивно прорывались сквозь толпу, выставив, наконец то, своего пресс атташе, растерянно объяснившего, что банк уже назначил внутреннее расследование. Но этим дело не обошлось, и беспокойная пресса вскоре устремила свой алчный взгляд на полицию, которая, под её же давлением, оккупировала помещения банка с целью выемки документов.

На Елисейских Полях разумно решили, что раз уж шила в мешке не утаишь, то не плохо было бы устроить некоторую чистку в одном отдельном и малоизвестном банке, от которой высшее руководство могло бы только выиграть.

Однако очень скоро от полицейских чинов и политиков повеяло демагогией. Расследование затягивалось, пока публика не потеряла бы интерес, а органы не подчистили бы улики. Попытка провалилась, понял Визант, с горечью отмечая, что правосудие везде подчинено политической целесообразности.

ГЛАВА 31. БРЕШЬ В ЗАТОЧЕНИИ.

Жёсткий надзор после отъёзда президента был снят с Анны Паниной, свита охранников уменьшилась вдвое, ей вернули телефон с шифратором, переговоры по которому могла расшифровать сама же охрана, и компьютер с выходом в Интернет, чью связь они также, могли сканировать и расшифровывать, используй она кодификацию.

Принудительная изоляция оскорбляла её ещё глубже, стремление избавиться от опёки обрело характер навязчивой идеи. Анна, не мудрствуя лукаво, решила, что раз у неё так много недоброжелателей, приписывающих её имя к последнему скандалу, то не справедливее ли довериться своим инстинктам, вместо того, чтобы подкармливать ненасытных к её позору журналистов своими оправданиями.

Пресса то и дело выпускала ядовитые стрелы: раз родственница президента путалась с людьми с тёмным происхождением капитала, значит, высшее руководство не имеет представления, что делается у него под носом. Приписывали ей сумасбродство, неразборчивость в связях, или даже месть своему дяде, который только вынужденно, для публики, поддерживал отношения с ней.