Маска Димитриоса

С другой стороны, если бы не вмешательство Питерса, он бы уже к этому времени был на полпути к Белграду. В конце концов, что изменилось? Таинственный человек по имени Питерс посоветовал раскапывать информацию не в Югославии, а в Швейцарии? Да, мистер Питерс своим предложением создал дополнительную проблему. Но какое она имела отношение к первоначальному плану? И разве удастся выкинуть из головы Димитриоса и мистера Питерса? А болтовня о беспристрастном эксперименте — всего лишь чепуха. Какое настоящее расследование он провел? Никакого. Его интерес к Димитриосу уже перерос в одержимость. «Одержимость» — опасное слово, как по волшебству вызывающее образы горящих глаз, наполненных верой, что земля плоская. И все же дело Димитриоса его очаровало. Смог бы он продолжить работу, зная, что где-то живет человек по имени Гродек, который в состоянии ему многое рассказать? И если ответ на этот вопрос «нет», не будет ли возвращение в Афины пустой потерей времени? Конечно, будет! А остаток на счете через полгода окажется не так уж и мал, даже если он на пару недель задержит новую книгу…

Латимер вылез из ванны и стал вытираться.

И с мистером Питерсом нужно было прояснить вопрос. Нельзя же оставить все как есть и броситься писать детектив. Это выше человеческих сил. К тому же речь шла о настоящем убийстве: не изящном, аккуратном убийстве из романа, с телом, и ниточками, и подозреваемыми, и палачом, а убийстве, столкнувшись с которым начальник полиции пожимает плечами, умывает руки и просто кладет зловонную жертву в гроб. Все было по-настоящему. Димитриос жил и умер тоже по-настоящему. Вместо выдуманных второстепенных персонажей здесь фигурировали осязаемые, вызывающие воспоминания мужчины и женщины, такие же реальные, как Прудон, Монтескье и Роза Люксембург.

Вслух Латимер проворчал:

— Удобно, очень удобно! Работать ты не хочешь, а хочешь поехать в Женеву. Лень пробуждает любопытство. Автор детективов берет из реальной жизни чисто технические аспекты: баллистику, медицину, систему судебных доказательств, правила полицейского делопроизводства… Все, хватит! Довольно всякой чепухи!

Он побрился, оделся, собрал вещи и сошел вниз поинтересоваться поездами, идущими в Афины. Портье принес расписание и нашел нужную страницу. Латимер какое-то время молча ее рассматривал, а потом медленно произнес:

— А если мне нужно добраться до Женевы?

* * *

На второй вечер в Женеве Латимер получил письмо с почтовым штемпелем Шамбези. Это был ответ от Владислава Гродека на письмо Латимера с вложенной запиской мистера Питерса. Герр Гродек писал кратко и по-французски:

Вилла «Акация», Шамбези. Пятница

Мой дорогой мистер Латимер!

Я буду счастлив, если Вы сможете приехать завтра в обед на виллу «Акация». В одиннадцать тридцать за Вами заедет шофер.

С искренней надеждой на скорую встречу,

Гродек.

Шофер прибыл секунда в секунду, поздоровался, церемонно сопроводил Латимера в огромный «купе-де-вилль» цвета шоколада и помчался сквозь дождь, как будто покидая место преступления.

Латимер лениво изучал внутреннее убранство автомобиля. Все в нем, от облицовки панелями с мозаикой по дереву до фурнитуры из слоновой кости, говорило о деньгах, целой куче денег. А они, если верить Питерсу, были заработаны шпионажем. Хотя, разумеется, ничто в машине не указывало на ее зловещее происхождение. Любопытно, как выглядит этот герр Гродек. Наверное, у него острая седая бородка. Питерс упомянул, что он по национальности поляк, большой любитель животных и в глубине души прекрасная личность. Неужели внешне он уродливый тип? Любовь к животным могла значить все, что угодно. Большие любители животных иногда до дрожи ненавидят человечество.

Какое-то время они мчались по северному берегу озера, в Преньи свернули налево и стали взбираться на высокий холм. Примерно через километр машина съехала на узкую дорожку, ведущую через сосновый лес, остановилась перед железными воротами, и шофер вышел, чтобы их открыть. Затем по подъездной аллее подкатили к большому и малосимпатичному летнему дому.

С деревьев уже опали листья, и сквозь дрейфующую снежную дымку, переходящую в дождь, Латимер мог разглядеть ниже по склону небольшую деревню и белую, с деревянной башней, церковь. Ниже за деревней располагалось озеро, в отсутствие солнца — серое и безжизненное. Пароход вспенивал воду, следуя в Женеву. Для Латимера, который видел озеро летом, картина выглядела безрадостно: унылая, как театр, когда кресла в партере накрыты чехлами от пыли, занавес поднят и сцена, в бледном свете единственной лампы, потеряла свое очарование.