Марсианские хроники

Far up the street the levee seemed to have broken.	В дальнем конце улицы словно прорвалась плотина.
The black warm waters descended and engulfed the town.	Жаркие черные струи хлынули, затопляя город.
Between the blazing white banks of the town stores, among the tree silences, a black tide flowed.	Между ослепительно белыми берегами городских лавок, среди безмолвных деревьев, нарастал черный прилив.
Like a kind of summer molasses, it poured turgidly forth upon the cinnamon-dusty road.	Будто черная патока ползла, набухая, по светло-коричневой пыли дороги.
It surged slow, slow, and it was men and women and horses and barking dogs, and it was little boys and girls.	Медленно, медленно нарастала лавина - мужчины и женщины, лошади и лающие псы, и дети, мальчики и девочки.
And from the mouths of the people partaking of this tide came the sound of a river. A summer-day river going somewhere, murmuring and irrevocable.	А речь людей - частиц могучего потока - звучала, как шум реки, которая летним днем куда-то несет свои воды, рокочущая, неотвратимая.
And in that slow, steady channel of darkness that cut across the white glare of day were touches of alert white, the eyes, the ivory eyes staring ahead, glancing aside, as the river, the long and endless river, took itself from old channels into a new one.	В этом медленном темном потоке, рассекшем ослепительное сияние дня, блестками живой белизны сверкали глаза. Они смотрели вперед, влево, вправо, а река, длинная, нескончаемая река, уже прокладывала себе новое русло.
From various and uncountable tributaries, in creeks and brooks of color and motion, the parts of this river had joined, become one mother current, and flowed on.	Бесчисленные притоки, речушки, ручейки, слились в единый материнский поток, объединили свое движение, свои краски и устремились дальше.
And brimming the swell were things carried by the river: grandfather clocks chiming, kitchen clocks ticking, caged hens screaming, babies wailing; and swimming among the thickened eddies were mules and cats, and sudden excursions of burst mattress springs floating by, insane hair stuffing sticking out, and boxes and crates and pictures of dark grandfathers in oak frames - the river flowing it on while the men sat like nervous hounds on the hardware porch, too late to mend the levee, their hands empty.	Окаймляя вздувшуюся стремнину, плыли голосистые дедовские будильники, гулко тикающие стенные часы, кудахчущие куры в клетках, плачущие малютки; беспорядочное течение увлекало за собой мулов, кошек, тут и там всплывали вдруг матрасные пружины, растрепанная волосяная набивка, коробки, корзинки, портреты темнокожих предков в дубовых рамах. Река катилась и катилась, а люди на террасе скобяной лавки сидели подобно ощетинившимся псам и не знали, что предпринять: чинить плотину было поздно.
Samuel Teece wouldn't believe it.	Сэмюэль Тис все еще не мог поверить.
"Why, hell, where'd they get the transportation?	- Да кто им даст транспорт, черт возьми?
How they goin' to get to Mars?"	Как они думают попасть на Марс?
"Rockets," said Grandpa Quartermain.	- Ракеты, - сказал дед Квортэрмэйн.
"All the damn-fool things.	- У этих болванов и остолопов?
Where'd they get rockets?"	Откуда они их взяли, ракеты-то?
"Saved their money and built them."	- Скопили денег и построили.
"I never heard about it."	- Первый раз слышу.