Марсиане

Айлин смотрит под ноги и шагает вверх, вверх, вверх. Вдалеке впереди над ними виднеется белый склон, за которым высится черный Олимп, будто огромный мир, обособленный от всего прочего.

Над вулканом появляется солнце, свет начинает играть на снегу. Продолжая взбираться по кварцитовой тропе, они вступают в лес. Или, точнее сказать, в оставшийся от него скелет. Айлин ускоряет шаг, чтобы догнать Роджера, она подавлена и даже немного испугана. Фрея и Жан-Клод ушли далеко вперед, остальные сильно отстали.

Роджер уводит ее с тропы, они идут к деревьям. Но те все давно мертвы. Когда-то это был лес из сосен Бальфура и остистых сосен, но на этой широте его граница опустилась к уровню моря и все большие скрюченные деревья погибли. После того как это случилось, прошла песчаная буря, а то и серия песчаных бурь, которая обтерла песком все иголки, ветки и саму кору, оставив лишь обесцвеченные стволы и крупнейшие из нижних веток, искривленные и свисающие, будто сломанные руки вдоль измученных тел. Стволы же отшлифованы ветром так, что блестят в утреннем свете. Трещины в древесине затянуты льдом.

Деревья растут негусто, и они бредут между ними, присматриваясь к некоторым внимательнее и снова продолжая путь. То тут, то там они натыкаются на застывшие пруды и озерца. Айлин все это кажется огромным скульптурным садом или какой-то мастерской, где некий могучий Роден оставил тысячи проб одной и той же идеи – прекрасных и вместе образующих целый парк сюрреалистичной величественности. И в то же время отвратительных – Айлин чувствует укол в груди при мысли о том, как все это напоминает кладбище. Мертвые деревья, освежеванные песчаным ветром. Мертвый Марс, чьи надежды уничтожил холод. Красный Марс, Марс – бог войны, отвоевывающий свою землю жестким морозным ударом. На ледяной поверхности сверкает солнце, планету заливает вязкий свет. Голая древесина сияет оранжевым.

– Красиво, не правда ли? – говорит Роджер.

Айлин качает головой, опускает взгляд. Она вся продрогла, а ветер просвистывает между сломанными ветвями.

– Оно мертвое, Роджер.

– Что?

– «Темнота быстро надвигалась, – проговаривает она, не смотря на него. – Холодными порывами задул восточный ветер…» [84]

– Что ты сказала?

– «Машина времени», – объясняет она. – Конец света. «Нет, невозможно описать это жуткое безмолвие».

– А-а, – говорит Роджер и обнимает ее за плечи. – Английский факультет. – Он улыбается. – Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Все такая же студентка с английского факультета в Марсианском.

– Да. – Порыв ветра будто пронизывает ее грудь, словно бы подув с какой-то неожиданной стороны. – Но теперь все кончено, разве ты сам не видишь? Все мертво. – Она обводит деревья рукой. – Все, что мы пытались здесь создать!

Изолированное плато над ледяным морем, лес погибших деревьев – все их старания пошли насмарку.

– Вовсе нет, – возражает Роджер и указывает на вершину холма. Фрея и Жан-Клод бредут по мертвому лесу, останавливаясь, чтобы изучить отдельные деревья, проводя руками по их спиральным волокнам и затем переходя к следующим прекрасным трупам.

Роджер подзывает их, и они поворачивают к ним.

– А сейчас послушай, Айлин, что они скажут, – шепчет он ей. – Просто посмотри на них и послушай.

Молодые, подходя, покачивают головами и лепечут что-то при виде сломанных деревьев.

– Какие они все красивые! – восклицает Фрея. – Такие чистые!

– Слушайте, – перебивает Роджер, – а вас не волнует, что все вокруг исчезнет, как этот лес? Что Марс станет непригодным для жизни? Вы не верите в кризис?

Они удивленно смотрят на него. Фрея качает головой, будто собака, стряхивающая воду. Жан-Клод показывает на запад, где под ними простирается огромное ледяное море.

– Того, что раньше, не будет никогда, – говорит он. – Вы же видите всю эту воду, видите солнце в небе. Видите Марс – самую красивую планету в мире.

– А как же кризис, Жан-Клод? Кризис.

– Мы его так не называем. Просто долгая зима. Все живое остается под снегом, ждет следующей весны.

– Но весны не было уже тридцать лет! Ты не видел ни одной весны за всю свою жизнь!

– Весна это Ls=0°, да? Она бывает каждый год.

– И с каждым годом все холоднее.

– Мы еще отогреемся.

– Но это может занять тысячи лет! – восклицает Роджер, довольный своей провокацией. Он говорит, как все те люди в Берроузе, думает Айлин, – как и сама Айлин, когда впадает в отчаяние из-за кризиса.

– Мне все равно, – заявляет Фрея.

– Но это означает, что вы никогда не увидите изменений. Даже если проживете очень-очень долгие жизни.

Жан-Клод пожимает плечами.

– Главное – сама работа, а не ее результат. Зачем нам так на этом сосредотачиваться? Ведь результат означает только то, что ты уже все сделал. Лучше быть в середине или в начале, когда еще многое предстоит сделать и когда все может повернуться куда угодно.

– В том числе провалиться, – не унимается Роджер. – Может стать еще холоднее, атмосфера может замерзнуть, все живое на планете может погибнуть, как эти деревья. И вообще ничего не останется.